Измена. Проиграть любовь - стр. 34
— Приехал к Сашке, — он отталкивается от машины и подходит ко мне.
Вместо костюма на нём поло и джинсы. Неужели Самсонов забросил работу только чтобы довести меня до истерики своими визитами?
— Тебе прекрасно известно, что он уже спит, — на часах начало десятого.
Шаг назад делаю непроизвольно, когда Самсонов решает приблизиться.
— То, что ты вчера… — он обрывает сам себя. — Почему ты не даёшь мне даже шанса?!
— Хватит, Самсонов! — не остаётся сил обсуждать одно и то же по десятому кругу. — Мне действительно это надоело!
— Кирёнок!..
— Ещё шаг и я уйду! — предупреждаю его, и Самсонов отходит, засунув руки в карманы. — Хочешь знать почему? Потому что я предупреждала тебя! Потому что ты мне врал и продолжаешь это делать! Потому что предательство — самое страшное, что может произойти в браке!
— А как же умение прощать? — раздражённо выдыхает он.
Да, отвык Самсонов оправдываться. И то, что его усилия не дают никакого результата, приводит его в бешенство.
— Я простила Меркулову, — он вскидывается в ответ на мою улыбку, — почти простила. В конце концов, мне ли не знать, как сложно устоять под твоим напором.
— И щенка простила? — его самого передёргивает от вопроса, но тёмные глаза не отпускают моё лицо.
— Прекращай его так называть, — неприязненно морщусь в ответ.
Пусть Хоффман далеко не идеал, но может обыграть любого, не хуже самого Самсонова. И презрительная кличка режет слух.
— Защищаешь любовничка? — не могу понять чего в нём больше — горечи или ярости.
С пониманием у меня сейчас вообще туго — каждый ответ я пропускаю через десятки фильтров, стараясь держаться нейтрально. Зря сюда приехала, очень зря! Надо было хватать Сашку, брать билет на самолёт и бежать из города. Подальше от Самсонова, Хоффмана и грядущих неприятностей! И пусть я винила бы себя за трусость, зато смогла бы собраться, успокоиться и выработать хоть какую-то тактику в общении со всеми ними.
— Кира! — протяжный шёпот и Самсонов плюёт на условности.
Он крепко обнимает меня за талию, рукой зарывается в волосы и касается лбом моего лба. Рваный вдох. Понимание того, что ему хреново так же, как и мне, отдаёт садистским удовлетворением.
— Не могу, родная! — тихий голос звучит обречённо. — Не могу отпустить! Подыхаю от одной мысли, что тебя касается кто-то другой! Не могу работать! Не могу думать ни о чём, кроме тебя! Твои губы, твои руки…
Перетерпеть. Просто подождать, пока Кирилл выскажется. Я почти не слушаю, напевая про себя дурацкую песенку. Почти. Но его слова пробиваются через все заслоны, реагируя одинокой скатившейся по щеке слезой. Чёртовы нервы! За последние пару суток я пролила слёз больше, чем за всю жизнь.