Измена. Мужское право - стр. 24
– Семейные проблемы, – наконец выдавливаю я из себя. – Считайте, что всë по сути закономерно. И я виновата сама.
– Не удивлен. Именно эту причину я услышать и ожидал. – Цокает языком Максим Юрьевич. – Вот только, Считать это закономерным и тем более, видеть а этом вашу вину, Варвара Николаевна, я даже не собираюсь. Более того делать это вам я вообще запрещаю. Знаете почему?
Я теряюсь от решительного и даже достаточно строгого тона Максима Юрьевича. Чувствую себя школьницей, которую отчитывает суровый директор.
Поэтому, только и могу, что выдавить из себя растерянное:
– Нет, не знаю. Почему?
Максим Юрьевич остается таким же серьезным:
– Потому что сейчас вы – наиболее уязвимы и нуждаетесь в заботе, комфорте и главное – любви. И это не мои выдумки или ваша какая-нибудь изнеженность, которую стоит стыдиться и пытаться игнорировать. Нет, Варвара Николаевна, – Максим Юрьевич качает головой. – Это объективная реальность. Даже необходимость.
От его слов сердце болезненно сжимается. Ох, как бы не разрыдаться на его глазах. Вот позор будет. Конечно, можно сослаться на пресловутые гормональные скачки у беременных. Но для меня это сложно.
И мама, и тренер всегда запрещали показывать хоть какие-то эмоции. Тем более слëзы и боль. Так нельзя. Я обязана держать всë в себе.
Поэтому, снова выдавливаю улыбку. Как на выступлениях.
– Спасибо, Максим Юрьевич. Правда, то что вы говорите для меня максимально чуждо. Плохое самочувствие или ожидание заботы в моей жизни обычно считается слабость и ленью. Ну и само собой жалеть себя – это вообще преступление.
Терпение, работа и преодоление себя – вот, к чему я привыкла.
Лицо Максима Юрьевича суровеет.
– А ваш ребëнок? К чему привык он? Или желаете его уже сейчас лишить заботы и внимания? Варвара Николаевна, вы вероятно забыли, но теперь вы не одна. Вы отвечаете за самую большую ценность в нашем мире – другую жизнь. И сейчас все ваши привычные разрушительные установки наносят вред не только вам.
Признаться, я шокирована такими словами и строгостью Максима Юрьевича. А еще, осознанием, что он абсолютно прав.
– Простите, я… я и правда забыла об этом. Но постараюсь исправиться.
– Вот и хорошо, – наконец улыбается он и я невольно отмечаю, насколько ему идет улыбка.
Смотрела бы и смотрела.
Максим Юрьевич осматривает меня и диктует дальнейшие действия для моего лечения подошедшей медсестре.
Когда же заканчивает, поднимается, но попрощаться с ним я не успеваю.
В коридоре слышится какой-то мужской голос и довольные смешки дежурящих медсестер.
А после, в мою палату входит Серëжа с шикарным букетом белых роз.