Измена. Дай мне уйти - стр. 6
– Не надо за меня держаться, – отцепляюсь от него, пытаюсь оттолкнуть.
– Так, тихо, – рыкает снова. – Сказал же, не спорь с мужиком.
Заходим в лифт, Громов меня опускает на пол, нажимает кнопки, едем вверх, но как только кабина прибывает на последний этаж, он тут же подхватывает меня снова.
Так я оказываюсь в его квартире.
И только сейчас меня бьёт мысль, что он может жить не один. А если он вообще женат?
Громов заносит меня сразу в ванную, даёт в руки полотенце, и уходит куда-то в недра своей огромной квартиры.
Я растерянно рассматриваю себя в зеркале. Ну точно Гусыня. Давно забытое прозвище сейчас совершенно точно отражает моё внешнее и внутреннее состояние.
Осматриваюсь вокруг. Если Громов и женат, то в ванной следов женского присутствия нет.
Промываю поцарапанные ладони и локоть. Приподнимаю юбку, треш. Чулки изодраны в клочья, на коленях ссадины и запёкшаяся кровь, на бедре расплывается огромный синяк.
– Блин, да у тебя и ножки зачётные, – раздаётся вдруг от двери.
Я резко одёргиваю юбку.
– Громов! Ты почему врываешься без стука!
– Так я у себя дома. Что хочу, то и делаю. Тем более, я принёс это, – демонстрирует в руках бинты, перекись и какой-то ещё тюбик. – Садись, буду тебя лечить.
– Нет, я сама.
– Ну какая ты несносная, а, Селезнёва. Сто раз ведь сказал, не спорь, – усаживает меня на закрытую крышку унитаза, склоняется над моими коленями, и очень аккуратно начинает промакивать ранки тампоном.
– Нет, так не пойдёт, – заявляет вдруг решительно, запускает руки мне под юбку.
– Что ты делаешь, – пищу я, пытаясь остановить его наглые ладони.
– То, что умею лучше всего – раздеваю женщину, – усмехается, демонстрируя ровные зубы.
– Но…
– Тихо, не дёргайся, сказал же, насиловать не буду.
Ловко скатывает с моих ног рваные чулки, проходясь пальцами по бёдрам. И мне стыдно признаться, но эти прикосновения рождают глубоко внутри давно забытое трепетное чувство.
Рита, как тебе не стыдно! – вопит моя внутренняя хорошая девочка.
Да ты просто забыла, что такое настоящий горячий секс, поэтому тебя сносит! – спорит с ней плохая.
А Громов тем временем обрабатывает мои ноги перекисью, дует на ранки, пока я шиплю от боли, наносит на ссадины какой-то обезболивающий гель.
И руки у него такие грубые с виду, огромные, но очень аккуратные.
– Всё, я свой долг выполнил, спас офигенные ножки, теперь могу спать спокойно, – встаёт он. – Жду тебя на кухне.
Выходит, а я ещё пару минут прихожу в себя.
Офигенные у меня ножки, да? И зад зачётный.
Мне так давно никто не говорил ничего подобного, что даже от этих сомнительных комплиментов моя рухнувшая ниже плинтуса самооценка начинает поднимать голову.