Изгнанники - стр. 28
– Он сам признался, что гугенот, – в один голос оправдывались обвиняемые.
– Гм… – Сержант нерешительно дергал свои длинные усы. – Прикажете так формулировать обвинение? Как угодно капитану…
Он слегка передернул плечами, словно сомневаясь, чтобы из этого вышло что-нибудь путное.
– Нет, – сообразил де Катина, которому вдруг пришла в голову счастливая мысль. – Я обвиняю их в том, что они, бросив алебарды во время пребывания на часах, явились предо мной в грязных и растерзанных мундирах.
– Так будет лучше, – заметил сержант с вольностью старого служаки. – Гром и молния! Вы осрамили всю гвардию. Вот посидите часок на деревянной лошади с мушкетами, привязанными к каждой ноге, так твердо запомните, что алебарды должны быть у солдат в руках, а не валяться на королевской лужайке. Взять их! Слушай. Направо кругом. Марш!
И маленький отряд гвардейцев удалился в сопровождении сержанта.
Гугенот молча, с хмурым видом, стоял в стороне, ничем не выражая радости при неожиданно счастливом для него исходе дела; но когда солдаты ушли, он и молодой офицер быстро подошли друг к другу.
– Амори, я не надеялся видеть тебя.
– Как и я, дядя. Скажите, пожалуйста, что привело вас в Версаль?
– Содеянная надо мной несправедливость, Амори. Рука нечестивых тяготеет над нами, и к кому же обратиться за защитой, как не к королю?
Молодой офицер покачал головой.
– У короля доброе сердце, – проговорил де Катина. – Но он глядит на мир только через очки, надетые ему камарильей. Вам нечего рассчитывать на него.
– Он почти прогнал меня с глаз долой.
– Спросил ваше имя?
– Да, и я назвал.
Молодой гвардеец свистнул.
– Пройдемте к воротам, – промолвил он. – Ну, если мои родственники будут приходить сюда и заводить споры с королем, моя рота вскоре останется без капитана.
– Королю невдомек, что мы родственники. Но мне странно, племянник, как ты можешь жить в этом храме Ваала, не поклоняясь кумирам.
– Я храню веру в сердце.
Старик серьезно покачал головой.
– Ты идешь по весьма узкому пути, полному искушений и опасностей, – проговорил он. – Тяжко тебе, Амори, шествовать путем Господним, идя в то же время рука об руку с притеснителями его народа.
– Эх, дядя! – нетерпеливо воскликнул молодой человек. – Я солдат короля и предоставляю отцам церкви вести богословские споры. Сам же хочу только прожить честно и умереть, исполняя свой долг, а до остального что мне за дело?!
– И согласен жить во дворцах и есть на дорогой посуде, – с горечью заметил гугенот, – в то время, когда рука нечестивых тяготеет над твоими кровными, когда изливается чаша бедствия, когда гул воплей и стенаний царит по всей стране.