Изгнанники - стр. 25
– Все, чем располагает церковь, к услугам короля, – коротко ответил Боссюэ.
– Королевство со всем находящимся в нем принадлежит мне, – заметил Людовик, когда они вошли в большую залу, где двор собирался после обедни, – но надеюсь, что мне еще нескоро придется потребовать от церкви ее богатства.
– Надеемся, сир! – вымолвили, словно эхо, духовные особы.
– Однако прекратим эти разговоры до совета. Где Мансар? Я хочу взглянуть на его проекты нового флигеля в Марли.
Король подошел к боковому столу и через мгновение углубился в свое любимое занятие: он с любопытством рассматривал грандиозные планы великого архитектора, осведомляясь о ходе постройки.
– Мне кажется, вашей милости удалось произвести некоторое впечатление на короля, – заметил Лашез, отведя Боссюэ в сторону.
– С вашей могущественной помощью, мой отец.
– О, можете быть уверены, я не упущу случая протолкнуть доброе дело.
– Если вы приметесь за него, этот вопрос можно считать решенным.
– Но есть одна особа, имеющая большее влияние, чем я.
– Фаворитка де Монтеспан?
– Нет, нет; ее время прошло. Это госпожа де Ментенон.
– Я слышал, что она набожна, так ли?
– Очень. Но она недолюбливает мой орден. Ментенон – сульпицианка. Однако не исключена возможность общего пути к одной цели. Вот если бы вы поговорили с ней, ваше преподобие.
– От всего сердца.
– Докажите ей, какое богоугодное дело она совершила бы, способствуя изгнанию гугенотов.
– Я докажу.
– А в вознаграждение мы с нашей стороны поможем ей… – Он наклонился и шепнул что-то на ухо прелату.
– Как? Он на это неспособен!
– Но почему же? Ведь королева умерла.
– Вдова поэта Скаррона и…
– Она благородного происхождения. Их деды были когда-то очень дружны.
– Это невозможно!
– Я знаю его сердце и говорю, что очень даже возможно.
– Конечно, уж если кто-нибудь знает его сокровенное, то это вы, мой отец. Но подобная мысль не приходила мне в голову.
– Ну так пусть заглянет теперь и застрянет там. Если она послужит церкви, церковь посодействует ей… Но король делает мне знак, и я должен поспешить к нему.
Худая темная фигура поспешно проскользнула среди толпы придворных, а великий епископ из Мо продолжал стоять, опустив низко голову, погруженный в раздумье.
К этому времени весь двор собрался в главной приемной зале, и громадная комната наполнилась шелковыми, бархатными и парчовыми нарядами дам, блеском драгоценных камней, дрожанием разрисованных вееров, колыханием перьев и эгретов. Серые, черные и коричневые одежды мужчин смягчали яркость красок. Раз король в темном, то и все должны быть в одеждах такого же цвета, и только синие мундиры офицеров да светло-серые гвардейских мушкетеров напоминали первые годы царствования, когда мужчины соперничали с женщинами в роскоши и блеске туалетов. Но если изменились моды на платья, то еще более изменились манеры. Ветреное легкомыслие и былые страсти, конечно, не могли исчезнуть вовсе, но поветрие было на серьезные лица и умные беседы. Теперь в высшем свете шли разговоры не о выигрыше в ландскнехте, не о последней комедии Мольера или новой опере Люлли, а о зле янсенизма, об изгнании Арно из Сорбонны, о дерзости Паскаля, об относительных достоинствах двух популярных проповедников – Бардалу и Массильона. Так под причудливо разрисованным потолком, по раскрашенному полу, окруженные бессмертными произведениями художников, заключенными в дорогие золоченые рамы, двигались вельможи и пышные дамы, стараясь подделаться под маленькую темную фигуру, силясь походить на того, кто сам настолько растерялся, что в настоящее время колебался в выборе между двумя женщинами, ведущими игру, в которой ставками было будущее Франции и его собственная судьба.