Изгнанник. Каприз Олмейера - стр. 35
Виллемс добрался до дома Олмейера лишь поздно вечером. Он пересек темный неровный двор, уверенно ступая в ореоле света, горящего в душе, невидимого для чужих глаз. Угрюмое приветствие хозяина дома встряхнуло его, как неожиданное падение с высоты. Виллемс сел за стол напротив Олмейера и попытался завязать с мрачным спутником бодрый разговор, но после окончания ужина, когда они молча сидели и курили, ощутил внезапный упадок духа, охватившую все члены апатию, безмерную печаль как от великой, невосполнимой потери. В сердце проникла ночная тьма, с ней пришли сомнения, колебания и глухое раздражение на себя и весь мир. Виллемсу хотелось сыпать грязными ругательствами, устроить с Олмейером свару, выкинуть какую-нибудь жестокость. В голову безо всякого прямого повода лезла мысль, не дать ли в морду этому гнусному, надутому животному. Виллемс бросал яростные взгляды из-под насупленных бровей. Ничего не подозревавший Олмейер курил, вероятно, думая о планах на завтрашний день. Его спокойствие казалось Виллемсу непростительным оскорблением. Почему этот идиот молчит сегодня, когда Виллемсу хочется говорить? Ведь в другие вечера он был готов болтать без умолку, причем обо всяких глупостях. Виллемс, стараясь изо всех сил сдержать собственную беспочвенную ярость, уставился неподвижным взглядом сквозь табачный дым на покрытую пятнами скатерть.
По обыкновению, они рано легли спать, однако посреди ночи Виллемс со сдавленным проклятием выскочил из гамака и сбежал по ступеням крыльца во двор. Два ночных сторожа, сидевших у маленького костерка и монотонно беседовавшие вполголоса, подняли головы и с удивлением заметили тревогу на лице белого человека, пробежавшего мимо них через отбрасываемый огнем островок света. Он нырнул в темноту, потом вернулся и прошел совсем рядом, ничем не показывая, что заметил их присутствие. Белый человек ходил туда-сюда, что-то бормоча себе под нос. Оба малайца, пошептавшись, потихоньку ушли, решив, что находиться вблизи от белого, который ведет себя таким странным образом, небезопасно. Спрятавшись за углом товарного склада, они с любопытством наблюдали за Виллемсом остаток ночи, пока за коротким рассветом не вспыхнуло яркое солнце и хозяйство Олмейера не пробудилось для дневных забот и труда.
Улучив подходящий момент, чтобы незаметно улизнуть посреди дневной суеты, Виллемс пересек реку на каноэ до того места, где вчера встретил Аиссу. Он лег в траву у ручья и стал прислушиваться, не послышится ли звук ее шагов. Яркий дневной свет проникал сквозь беспорядочные просветы между ветвями деревьев и, потеряв резкость, лился вниз в окружении теней могучих стволов. Там и сям узкий лучик трогал шероховатую кору, оставляя на ней золотые мазки, сверкал в беспокойных водах ручья или выхватывал отдельный лист, заставляя его сверкать на однообразном темно-зеленом фоне. В чистом голубом небе, проглядывавшем сквозь ветви, порхали, сверкая на солнце крыльями, белые рисовки. С небес лился зной, обволакивал распаренную землю, клубился между деревьями, окутывал Виллемса мягким и пахучим воздушным пологом, пропитанным тонким ароматом цветов и горьким запахом гниения. Атмосфера мастерской матери-природы успокоила и убаюкала Виллемса настолько, что он позабыл о прошлом и перестал размышлять о будущем. Память о победах, неудачах и притязаниях словно растворилась в этой теплоте, изгоняющей из сердца любые сожаления, надежды, недовольство и неуступчивость. Полусонный и довольный Виллемс нежился в теплом душистом убежище, вспоминая глаза Аиссы, звук ее голоса, дрожание ее губ, ее сдвинутые вместе брови и улыбку.