Изгнание торжествующего зверя - стр. 26

Точно так же и страх, и благочестие, и религия наша, почитание, уважение и любовь к нам уходят прочь, а вместе с ними сила, провидение, доблесть, достоинство, величие и красота, исходившая от нас, исчезнут, как тень, вместе с телом. Одна истина с совершенною добродетелью неизменна и бессмертна, и если бывает, что ее гонят и скрывают, то все же с неизбежностью она воскресает в свое время с помощью служанки своей Софии.

Остережемся же и не оскорбим божество судьбы, причинив обиду этим двум божествам – Близнецам, этому двойному божеству, которое так возлюбила и одарила судьба своим покровительством. Поразмыслим о нашем будущем состоянии и не будем подобны тем, кто мало чтит всеобщее божество судьбы, но вознесем наши сердца и чувства к этому щедрому подателю всякого добра и распределителю всех жребиев. Станем молить ее, чтоб при нашем переходе или перевоплощениях нам достались счастливые гении. А если она и неумолима, то все же нужно молить ее о том, чтоб остаться или в теперешнем положении, или перейти в другое, лучшее, или подобное, или немного худшее. Добрые чувства к верховному Существу есть как бы залог грядущих милостей от него. Подобно тому как предназначенного быть человеком естественно и необходимо судьба ведет через чрево матери, как дух, предназначенный воплотиться в рыбу, прежде всего должен попасть в воду, так тому, кто предназначен быть угодным божеству, приличествует пройти путем добрых обетов и молитв».

Такими словами, то и дело прерывая их вздохами, великий Отец небесного отечества закончил свою беседу с Венерой и обратил предложение устроить бал в предложение созвать великий совет богов круглого стола; то есть не подставных богов, но настоящих, у кого голова совета, а не тех, у кого бараньи головы, бычьи рога, козлиная борода, ослиные уши, козьи лбы, куриные желудки, лошадиные животы, ноги мула и хвост скорпиона.

Поэтому, как только Мизен[27], сын Эола (ибо Меркурий с презрением отказался быть, как прежде, глашатаем и вестником приказов), провозгласил о воле Юпитера, все боги, разошедшиеся было по дворцу, быстро очутились в сборе. И вот, когда наступило молчание, когда после всех уже сам Юпитер с печальным и грустным видом, но вместе и с высоким самообладанием, с властительным величием шествовал на свое место, как раз перед тем, как ему взойти на солею и появиться в трибунале, вынырнул Мом и заявил со своей обычной развязностью Юпитеру так тихо, что все услышали, следующее:

1. – Это собрание должно быть перенесено на другой день и в иные условия, Отче. Зазвать на конклав в такое время, сейчас же после пира, – такая насмешка кажется мне делом рук твоего нежно любимого секретаря. Ведь нектар, плохо переваренный желудком, не успокаивает и укрепляет, но изменяет и удручает природу, смущает воображение, одних делая беспричинно смешливыми, других – беспорядочно веселыми, третьих – суеверно набожными, четвертых – попусту героическими, пятых – холериками, шестых – строителями воздушных замков, – и все это до тех пор, пока вместе с полным испарением одних и тех же паров чрез различно усложненные мозги всякое воздействие исчезнет и рассеется как дым. Сдается мне, Юпитер, тебя вывели из равновесия и огорчают какие-то странные, не определившиеся еще мысли. Всяк осудит тебя за это без снисхождения, хотя я один осмеливаюсь сказать тебе, побежденному и мучимому мрачной меланхолией: зачем было звать нас на совет без заблаговременного предупреждения, в праздничный день, после обеда, после хорошей еды и выпивки? Как при всех этих обстоятельствах хотите вы трактовать о вещах – сколько я могу понять и, так сказать, вынюхать, – очень важных?