Изгнание торжествующего зверя - стр. 22
Саулин. Очень предусмотрительно, по моему рассуждению. Что же дальше?
София. Ганимеду, который вызывал гнусную подозрительность ревнивой Юноны и был у Юпитера в большом почете, так что одному ему дозволялось подходить к Юпитеру и подавать трехзубчатые стрелки, в то время как сзади в почтительном отдалении держались все боги, если у него нет иных добродетелей, кроме той, в которой теперь нет нужды, грозит опасность, как бы из Юпитеровых пажей не стать конюхом у Марса.
Саулин. Отчего такая перемена?
София. Да все оттуда же, откуда и для Юпитера, и еще оттого, что завистливый Сатурн в былые дни так ощутительно схватил своею грубою рукой Ганимеда за подбородок и румяные щечки, что от такого прикосновения лицо у него стало зарастать шерстью, и вот мало-помалу исчезла его грация, та грация, что сумела когда-то сманить Юпитера с неба, а самого Ганимеда с помощью Юпитера вознесла на небо, так что сын человеческий обожествился, а Отец богов оптичился.
Саулин. Удивительнейшие вещи! Продолжай.
София. Юпитер обязал всех богов не держать при себе пажей или спальников моложе 25 лет.
Саулин. Ой, ой! Что же это, как же Аполлон-то со своим милым Пацинтом?
София. Ох, если б ты знал, как он недоволен!
Саулин. Вполне вероятно, что это его огорчение вызвало потемнение неба более чем на неделю; его дыхание нагнало столько облаков, его вздохи – такие бурные ветры, и его слезы – такие проливные дожди.
София. Угадал.
Саулин. Что ж будет с бедным юношею?
София. Аполлон решил его отослать для изучения человеческих наук в какой-нибудь университет или реформатскую коллегию и подставить его под розги какого-нибудь педанта.
Саулин. О, Фортуна, о, предательская судьба! Как тебе покажется этот дутыш в педантах? Не лучше ли было поручить его попечению какого-нибудь поэта, отдать его в руки оратора или приспособить к древу креста? Не удобнее ли было отправить его под строгое руководство…
София. Перестань, перестань! Что должно быть, будет; что должно было быть, есть. Итак, чтоб покончить с историей о Ганимеде, доскажу. Позавчера он, надеясь на обычную приветливость, со всегдашнею мальчишескою усмешкою подал Юпитеру чашу нектара, а тот, мрачно взглянув на него, молвил: «Неужели тебе не стыдно, сын Троо? Неужели ты все еще считаешь себя мальчиком? Неужели с годами ты не остепенился, и у тебя не прибавилось разума? Разве тебе невдомек, что уже прошло то время, когда при прохождении нашем через внешний двор меня оглушали Силен, Фавн, Приап и прочие, считавшие для себя счастием, если могли найти удобный случай ущипнуть тебя или только дотронуться до одежды, а после на память о щипке не мыли рук перед едой и перед тем, как совершать иные дела, какие им подсказывала фантазия. Теперь время размыслить. Подумай-ка, не переменить ли тебе ремесло. Мне не до пустяков сейчас».