Избранные письма - стр. 5
Резолюция преосвященного викария сохраняет по самому естественному ходу дела, обнаруживающему впрочем залог сердечный, общий характер его поведения относительно меня. Это – фигура, это – слова, из которых образуется какая-то маска, при первом, поверхностном взгляде кажущаяся чем-то. Вглядитесь в нее поближе – увидите безжизненность, картон, белила, румяна, неблагорасположение, неблагонамеренность. Опять оставляю распространяться. «Да не возглаголют уста моя дел человеческих», да не пресмыкается мысль моя в земном прахе, да не блуждает в соображениях человеческих, темных и производящих одно смущение, «да помянет она чудеса Божии и судьбы уст Его, яко Той Бог наш, по всей земли судьбы Его».
Скажу Вашему высокопреосвященству просто и прямо: болезненность моя требует совершенного удаления моего из Сергиевой Пустыни навсегда. Обстоятельства содействуют удалению. Вижу в этом судьбы Божии, вижу благодетельствующую мне руку Божию, ведущую меня в уединение – «да узрю грех мой и попекуся о нем». В глазах моих люди в стороне. Действует Промысел Божий, в деснице которого люди – орудия, орудия слепые, когда благоволят о слепоте своей. От зрения Промысла Божия сердце мое сохраняет глубокий мир к обстоятельствам и людям. А мир сердца – свидетель святой Истины!
Когда в день преподобного Сергия, Вы, святой Владыка, находились в Сергиевой пустыни для священнодействия; тогда в духовной, искренней беседе я сказал Вашему высокопреосвященству, что имею непременное намерение уклониться от должности в безмятежное уединение. С тою целью оставил я мир, с этой постоянною целью совершаю двадцатый год в монастыре. Я всегда желал глубокого уединения, боялся его, признавая себя не созревшим к нему; боялся самочинно вступить в него. Но когда указуется оно Промыслом Божиим, то благословите меня, грядущего во имя Господне!
Как уже оставляющий настоятельство Сергиевой Пустыни могу с откровенностью сказать об отношениях сердца моего к этой обители. Четырнадцатый год провожу в ней – и ни к чему в ней не прилепилось мое сердце; ничто в ней мне не нравится. Только к некоторым братиям я питаю истинную любовь! Кажется – едва выеду из Сергиевой Пустыни – забуду ее. Я занимался устроением ее, как обязанностью; принуждал себя любить Сергиеву пустыню, как в Инженерном училище принуждал себя любить математику, находить вкус в изучении ее сухих истин, переходящих нередко в замысловатый вздор. Стоящая на юру, окруженная всеми предметами разнообразного, лютого соблазна, обитель эта совершенно не соответствует потребностям монашеской жизни. Быть бы тут какому-либо богоугодному заведению и при нем белому духовенству! Не по мысли мне монастырь – Сергиева Пустынь. И я ей был не по мысли: поражая меня непрестанными простудными и геморроидальными болезнями, производимыми здешними порывистыми ветрами и известковою водою, она как будто постоянно твердила мне: ты не способен быть моим жителем – поди вон!