Избранные письма. 1854–1891 - стр. 38
Я сам, без помощи критики, без похвалы и осуждений, в молчании и забвении, всегда вдали от столиц наших, прежде в русских провинциях, потом в Турции, пробовал разные пути, разные приемы, разные манеры… Хорошо было Пушкину, Ж. Санду, Гёте, Тургеневу и другим меньшим и большим (это все равно) менять направления и приемы, когда 1000 голосов их руководили, увлекали, оскорбляли, радовали и т. д. Нет, Вы попробуйте наедине с самим собою – менять кожу, как я менял ее от 61 до 71 года!
Это трудно! И душа моя говорит мне, что я бы показал [нрзб.], если бы мне улыбнулось солнце хоть на ½, как оно улыбалось мне, когда мне было 22 года в Москве и когда я этой улыбки был еще недостоин. Помню, Катков за маленькую повесть «Благодарность», напечатанную в «Московских ведомостях» (в 52 или 53 году), прислал мне хорошие деньги с Феоктистовым и извинялся, что средств у редакции очень мало и что Грановскому>9 столько же платят за столбец, сколько и мне. <…>
<…>…Я надеюсь, что Майков>10, который начнет издавать другой славянофильский журнал с Нового года в Москве, будет менее гнаться за той доказательностью, которою меня преследует Страхов (хоть Ап. Григорьев был еще недоказательнее и, главное, темнее), но за которою читатели гонятся гораздо менее, чем он думает. Женщинам, я ручаюсь, напр<имер> моя бездоказательность больше нравится, чем слишком пространные статьи, в которых половина содержания заключает вещи либо очень сухие, либо очень известные. Славянофилам вообще недоставало до сих пор легкости, жизненности, картинности в статьях. Чуть-чуть что-то подобное отрывочно мелькает у Хомякова>11. Единственный славянофил, который обладает этим теперь, это Кельсиев; и, несмотря на то что и он иногда бросает посреди рассказов и анекдотов своих смелые, но часто недосказанные мысли, – его статьи, конечно, более полезны для распространения известных чувств, чем даже Евангелие Данилевского>12, которое именно по крайней доказательности и отвлеченности своей немногим доступно.
Я боготворю его и зову Евангелие, а другие говорят «скука», и многие, которым я доказывал, не хотели кончать, хотя и не враги славянофильства и не совсем пустые люди. А Кель-сиева с удовольствием читает и девица, и светский человек, и ученый. <…>
Публикуется по автографу (РНБ).
>1Фабий Кунктатор — Фабий Максим (275–203 до н. э.), прозванный Кунктатором, т. е. медлителем, знаменитый римский полководец. Леонтьев имеет в виду задержки Страхова с ответами на письма.
>2 Степан Семенович Дудышкин (1820–1866) – журналист. После ухода В. Г. Белинского занимал ведущее положение в «Отечественных записках», а с 1861 г. фактически был их редактором.