Избранные дни - стр. 30
Саймон был заперт в машине. Это открытие поразило Лукаса. Саймон не в раю, не в подушке, не в траве, не в медальоне. Его призрак застрял в механизме машины; машина удерживала его, вцепившись в него зубами, как вцепляется собака в пальто, из которого уже выскользнул хозяин. Плоть Саймона была искорежена и извергнута, но незримая его часть осталась здесь, плененная шестернями и зубьями.
Лукас молча постоял у поющего барабана. Потом, поскольку нельзя было прерывать работу, загрузил в машину новую пластину. Он выровнял, зажал, потянул, снова потянул, проверил. Все следующие часы он про себя пел с Саймоном дуэтом, ладно попадая в мелодию.
В конце рабочего дня пришел Джек и сказал:
– Порядок.
Лукасу отчаянно хотелось спросить, известно ли ему о мертвых, заключенных в машинах, но он боялся не выговорить такой сложный вопрос, во всяком случае – прямо сейчас. Вместо этого он спросил:
– Извините, сэр, а когда нам заплатят?
Он счел, что правильнее будет сказать “нам”, а не “мне”.
– Сегодня, – ответил Джек. – Как закончишь, зайди в контору.
Лукас едва верил собственным ушам. Ему казалось, что плату он получит только благодаря своему вопросу, а если бы так и не собрался с духом и не спросил, то все работал бы и работал задарма и никто бы об этом не вспомнил. Он проговорил: “Спасибо, сэр”, но Джек уже отошел от него сказать “порядок” Дэну. Для новых вопросов у Лукаса не оставалось времени. Но и так ему было приятно сознавать, что вечером будут деньги. А завтра он задаст Джеку другой вопрос, посложнее.
Лукас выключил свою машину. Он пожелал Саймону спокойной ночи и вместе со всеми пошел получать деньги у людей в клетках. С деньгами в кармане он отправился домой.
Дома все было по‐прежнему. Отец сидел в своем кресле, мать спала или не спала за закрытой дверью. Лукас сказал отцу:
– У меня есть деньги. Я могу купить нормальный ужин. Чего бы ты хотел?
– Спроси у матери, – ответил отец.
Это был ответ из прежних времен, когда мать еще была самой собой.
Лукас сказал:
– Ну тогда я сам посмотрю.
Отец согласно кивнул. Лукас наклонился и поцеловал его.
И тут он услышал ее. Ту же песню – монотонную, завораживающую песню о любви и печали.
Она лилась из отцовской дыхательной машины.
Лукас поднес ухо ближе к ее мундштуку. Да, она звучала, тише тихого, не слышная тому, кто не стремился ее услышать. Это была та же самая песня, исполняемая в точно такой же манере, но голос был нежнее и с хрипотцой, больше похожий на женский. Она зарождалась, подумал он, в небольшом пузыре внизу машины, поднималась по трубке и лилась из рогового мундштука, который отец держал во рту.