Размер шрифта
-
+

Избранное. Том 2 - стр. 43

И название села вроде бы произошло от слова «утки», которых, по преданию, было тьма. Шурка часто думал об этом, и у него получилось стихотворение, которое вроде бы он и не писал, а так как-то само собой вышло:

Кишели утки, было море —
Так к нам в преданиях дошло.
Моря исчезли, на просторе
Мое раскинулось село.
Но и опять же было море
Людских страданий и невзгод:
С людьми сроднившееся горе
Стояло вечно у ворот.

Шурка показал строчки дядьке Сереже, тот, прочитав их, прищурил левый глаз, словно приготовился выстрелить:

– Послушай, ты это не у Некрасова стянул, а?

– Да ты что, там же Утевка наша!

– Неужели сам?

– Сам.

– Ну ты, племяш, даешь! Я вот тоже сочинял, забыл, где они у меня. О нашей Утевке:

Первый луч, пробиваясь сквозь дымку,
Побежал по воде, по кустам.
Осветил на Лещевом тропинку
И взметнулся опять к небесам.
Серебрится росою прохлада,
Полыхнула заря над водой,
И пастух деревенское стадо,
Матеряся, повел за собой.

– Называется оно «Утро в Утевке», а написал я его на второй день, как с армии пришел. Как?

Он очень серьезно посмотрел на Шурку.

– Здорово, только матерные слова мешаются.

– Вот, все чудаки и ты тоже. Их же здесь нет. Это же правда, все как на самом деле. В жизни матюги есть? Есть. А в стихах моих нет!

– Как же нет, они сразу вспоминаются, когда строчку произносишь.

Серега обрадовался:

– В этом и фокус, понимаешь? Зато образ сразу встает, правда. Я об этом уже думал и читал – образ нужен. Валентина Яковлевна, когда я ей в клубе показал на репитиции ихней такие сихи, хохотала громко. А потом сказала, что во мне крепкий разбойник сидит и впереди у меня большая дорога. Только учиться надо.

Он доверительно посмотрел на Шурку:

– У меня в армии накопилось стихов целая общая тетрадь, и я не знаю, что с ними делать. А знаешь, матом легче писать, как по маслу идет, легко и даже красиво. И все на своем месте. У меня столько частушек таких… Если бы я со сцены пропел, околели бы все враз. Я их храню ото всех как динамит, вдруг пригодятся шарахнуть от души по скукотище!

Шурка был в смятении. Душа в искусстве искала высокое, а тут Сережкины рассуждения, его горячее дыхание, озорство, которое само по себе имело какую-то необъяснимую прелесть и которое часто сопровождало дядьку.

Сережа был красив, красив в любой одежде: грязной, новой, старой. В телогрейке на голое тело, без рубахи, он выглядел так, что люди, оборачиваясь, смотрели ему вслед.

Шурке вспомнилась странная фраза, сказанная дедушкой так, как это умел делать только он один – вроде бы самому себе, но чтобы и окружающие слышали: «Дьявол, красивый! Но мой сын».

Страница 43