Из песка и пепла - стр. 46
Ева фыркнула:
– Да что ты знаешь о красивых женщинах?
– Я вырос с одной. Полагаю, этого более чем достаточно.
Ева рассмеялась в ответ. Конечно, он пытался быть милым. Но это не мешало ему говорить правду.
– Я вовсе не сложная, Анджело.
– Для меня – сложная. – И он бросил на нее быстрый взгляд, прежде чем снова его отвести.
– Нет. Это ты видишь меня такой. Для меня ты намного сложнее, чем я когда-либо буду. Я даже не уверена, что тобой движет. Никогда не могла понять это твое стремление к…
– Богу? – закончил он за нее.
– Нет. Не совсем так. Скорее к возвышению.
Анджело в ступоре на нее уставился.
– Возвышению? – наконец переспросил он неверяще.
– Ты не жаден до власти… Или богатств. Женщин, веселья, музыки… Удовольствий.
– Я правда такой скучный? – Он рассмеялся над собой, и Ева рассмеялась тоже. Однако она еще не договорила.
– Но ты жаден до цели, до смысла, до… мученичества. Возможно, даже до святости.
– Думаю, ты описываешь амбиции любого хорошего священника, – ответил Анджело, странно успокоенный этим ответом.
– Да? Наверное… – Ева выглядела слегка ошеломленной.
– Как думаешь, а почему синагоги такие скромные? Потому что иудаизм тоже намного более… простой? Аскетичный? – Настала очередь Анджело подыскивать верное слово.
Ева на мгновение задумалась.
– Не все синагоги скромные. Но в отличие от католицизма, который веками мог беспрепятственно себя украшать, – и Ева покосилась на Анджело, – для постройки синагоги нужна только Тора и десяток мужчин. Остальное как-нибудь соберется само. Папа считает, это из-за того, что евреям как народу не давали нигде надолго обосноваться. Мы вечно в пути. Исход все еще продолжается. Мы не можем пустить корни в земле, поэтому пускаем их в своих традициях. Семьях. Детях.
Анджело видел, как тяжело Еве бороться с нахлынувшими чувствами, и потянулся взять ее за руку. Ее слезы вечно вызывали у него желание рвать одежду и волосы на голове. Наблюдать ее боль было нестерпимо. Сама несправедливость происходящего была нестерпимой. Однако сейчас ему оставалось только в бессилии смотреть, как она пытается вернуть самообладание.
– И теперь это повторяется снова, Анджело. Как и раньше. Исход.
Он молча кивнул, признавая ее правоту. Но когда Ева подняла глаза, в них сверкали не слезы, а неукротимая ярость.
– Все наши ритуалы связаны с детьми. Ничего общего с католицизмом, где от человека требуется принести обеты, которые лишат его корней, детей, семьи. У Анджело Бьянко не будет потомков. Твой род прервется на тебе.
Анджело покачал головой, однако не стал защищать ни церковь, ни себя. Ева злилась – и имела на это полное право. Гнев, боль, тоска по другому устройству мира, где все было бы иначе для людей и для них двоих, сплелись в тугой неразрубаемый узел. Анджело все понимал. Отчасти он даже разделял ее чувства. Вряд ли Ева винила его за существующий миропорядок, но она определенно винила его за то, что могло бы сбыться и никогда уже не сбудется.