Иван Тургенев и евреи - стр. 6
В конце 1870-х годов Тургенев задумывает «Новую повесть», так и не написанную им, рабочие материалы которой свидетельствуют о том, что Тургенев был хорошо знаком с современными генетическими теориями и, вероятно, с расовыми тоже – так что придумывает, как он отчасти шутливо сам пишет Анненкову, свою. Героиня его «Новой повести», например, наполовину русская, а на четверть француженка и итальянка, что вдруг оказывается важно для писателя, ведущего в своих черновиках едва ли не математические расчеты. Но его «теория рас» на самом деле заключалась в другом – в понимании неслиянности, невозможности полной ассимиляции, в сохранении какого-то глубинного отпечатка индивидуальности своих предков в сегодняшней жизни нации. Как позже он скажет в своей знаменитой речи на открытии памятника Александру Сергеевичу Пушкину в Москве, это дорогие каждой нации черты «восприимчивости» к «народной жизни», «народной речи». Согласно Тургеневу, национальные черты не размываются, но могут соединяться с другими, образовывая удивительные человеческие явления. Но Тургенев не написал свою «Новую повесть», хотя все его тексты, особенно после «Отцов и детей» обнаруживают писательский интерес к национальной природе человека. Например, в повести «Вешние воды», которую Гюстав Флобер ценил за близкие именно ему эмоции героя, то есть как будто бы вненациональные, была представлена на самом деле вполне национальная палитра, в которой от Тургенева достается не только русскому человеку, чья природа, по словам Анненкова, «страшно позорна», но и немцам, и французам, да отчасти и итальянцам. Немцы на него тогда страшно обиделись, на что в письме к Людвигу Пичу Тургенев недоумевал: «Господи! Какими вы – все немцы – стали неженками, обидчивыми, как старые девы, после ваших великих успехов! Вы не в состоянии перенести, что я в моей последней повести чуточку вас поцарапал? Но ведь своему родному народу – который я ведь, конечно, люблю – мне случалось наносить и не такие удары! <…> До сих пор я думал, что немцы более спокойны и объективны. Вот я и должен похвалить своих русских. Неужели Вы в самом деле думаете, что я отделал этого жалкого Девриена с его никудышным театром в угоду французам?»
Все это, вероятно, нужно учитывать тогда, когда ведутся размышления о том, каково было отношение Тургенева к «другим», в том числе к евреям. Да, у него была своя «теория рас», ничего общего не имеющая с теориями Прудона и Марра. В ней, видимо, и речи не могло быть о титульности или державности, даже о «пронемецкой симпатии» (это в свете жалоб Пича!) как не могло быть речи и о расовой периферии.