Иван Пырьев. Жизнь и фильмы народного режиссера - стр. 6
Мифы о великом и ужасном Пырьеве до сих пор витают по коридорам Мосфильма. Это история о человеке, который во многом создал образ Советского Союза и его «фабрику грез». Любил сибирские пельмени, ярких женщин, а больше всего стремился властвовать над умами. И у него получалось! Прежде всего эта книга – история советского успеха. Со спорами, с муками творчества, с конфликтами на разных уровнях, но со счастливым финалом. Ведь многие его фильмы остаются истинно народными. И на них учатся те, кто и сегодня хочет создавать кино для миллионов.
Арсений Замостьянов,
заместитель главного редактора
журнала «Историк»
Его фильмы живут
В историю русской художественной культуры он вошел по-мальчишески дерзко, шумливо, но остался в ней всерьез и навечно. Была его жизнь нелегка, скажем, даже многотрудна. Признанье пришло после многих лет черновой, незаметной работы и никогда не было полным. У всех произведений Пырьева всегда находились и яростные противники и преданные друзья. Он шел вперед, через преграды, в борьбе и в спорах. Случалось, его и ругали, и превозносили не по заслугам. Он реагировал бурно: защищался и нападал. И выходил победителем, потому что верил в себя, в свои идеи, в свое искусство. И эта вера освещала его необузданную страстность, его предвзятость, порой даже несправедливость – ясным и чистым светом искренности, правды. Пырьев ушел, его фильмы остались, живут.
Людям, знавшим Пырьева лично (а при его активности в кинематографе его знали все!), невозможно оторвать фильмы Пырьева от его личности, от него самого.
Вот он – среднего роста, стройный и гибкий, с припухшей, как будто надутой, верхней губой и с непокорным хохолком на макушке – врывается в павильон и, мгновенно заметив недоделки, обрушивается, как гром, на виновных. А вот он – притихший, задумчивый, мягкий – мечтает о новом фильме, или о привлечении в кино вновь узнанного талантливого человека, или об организации Союза кинематографистов: как-то может быть хорошо!
На съемках «Свинарки и пастуха». С Мариной Ладыниной и Николаем Крючковым
Вот он медленно поднимается на трибуну пленума, совещания, съезда, что-то шепчет, заглядывая в бумаги, но, постепенно распаляясь, распрямляется, вырастает и начинает говорить с такой убежденностью, силой, страстью, что нельзя не поверить, нельзя не согласиться. А вот, от вспышки внезапной ярости перевернув шахматную доску, он вскакивает и, кажется, сейчас перейдет к рукопашной, но, столь же внезапно стихнув, озаряется обольстительнейшей улыбкой: давай сыграем еще! Огромный всепокоряющий темперамент, нетерпеливое стремление действовать, создавать, не щадя ни своих, ни чужих сил, и обостренное чувство общественного долга двигали им. Его многие боялись: был резок. Было много обиженных: бывал несправедливым. Но работать с ним любили: отдавал всего себя, умел ценить чужое дарование, заставлял уверовать в свои замыслы, в свою цель. Он был прирожденным режиссером. Его творческая воля, словно магнит, притягивала таланты и направляла сотрудников к общей цели. Он ярко мыслил кинематографическими образами и, хотя не любил писать, почти всегда был автором замысла своих фильмов; хотя не снимался – умел выразительно показывать актерам; хотя не пел, не играл, не рисовал – был удивительно музыкален и чуток к цвету, к линии, к форме; хотя не имел никаких дипломов, приобрел ясные и твердые представления о различных областях науки.