Иван IV Грозный - стр. 22

За государя земли Русской правили страной те самые придворные «партии», раз в несколько лет сменявшие друг друга у кормила власти. Хуже того, мальчик чувствовал, что к нему лично, формально – властителю державы, не проявляют должного почтения. В нем видели марионетку. Пока именем этой марионетки удобно было править государством, Ивана Васильевича не пытались убить, не стремились сменить его на троне. Напротив, его берегли: тот, кто становился его попечителем, брал в свои руки всю власть над Россией. Но как с ним поступят в будущем, когда он начнет взрослеть и захочет править самостоятельно, не знал никто. Как можно было убедиться, других претендентов на престол хватало…

Поэтому с мальчиком обращались как с ценным имуществом – бережно, но без уважения, ласки и заботы. Чем взрослее он становился, тем меньше «ценности» в нем оставалось для вельможных группировок и тем больше набиралось неудобств.

Через много лет он ярко и горько опишет ощущения собственного детства: «Когда суждено было по Божьему предначертанию родительнице нашей, благочестивой… Елене, переселиться из земного царства в небесное, остались мы с… братом Юрием круглыми сиротами – никто нам не помогал; оставалась нам надежда только на милосердие Божие, и на милость пречистой Богородицы, и на всех святых молитвы и уповали лишь на благословение родителей наших. Было мне в это время восемь лет; и так подданные наши достигли осуществления своих желаний – получили царство без правителя, об нас же, государях своих, никакой заботы сердечной не проявили, сами же ринулись к богатству и славе и перессорились при этом друг с другом. И чего только они не натворили! Сколько бояр наших, и доброжелателей нашего отца, и воевод перебили! Дворы, и села, и имущества наших дядей взяли себе и водворились в них. И сокровища матери нашей перенесли в Большую казну, при этом неистово пиная ногами и тыча палками, а остальное разделили… Вот так князья Василий и Иван Шуйские самовольно навязались мне в опекуны и так воцарились; тех же, кто более всех изменял отцу нашему и матери нашей, выпустили из заточения и приблизили к себе. А князь Василий Шуйский поселился на дворе нашего дяди, князя Андрея, и на этом дворе его люди, собравшись, подобно иудейскому сонмищу, схватили Федора Мишурина, ближнего дьяка при отце нашем и при нас, и, опозорив его, убили; и князя Ивана Федоровича Бельского и многих других заточили в разные места; и на церковь руку подняли, свергнув с престола митрополита Даниила, послали его в заточение; и так осуществили все свои замыслы и сами стали царствовать. Нас же с единородным братом моим… начали воспитывать как чужеземцев или последних бедняков. Тогда натерпелись мы лишений и в одежде и в пище. Ни в чем нам воли не было, но все делали не по своей воле и не так, как обычно поступают дети. Припомню одно: бывало, мы играем в детские игры, а князь Иван Васильевич Шуйский сидит на лавке, опершись локтем о постель нашего отца и положив ногу на стул, а на нас не взглянет – ни как родитель, ни как опекун и уж совсем ни как раб на господ. Кто же может перенести такую кичливость? Как исчислить подобные бессчетные страдания, перенесенные мною в юности? Сколько раз мне и поесть не давали вовремя. Что же сказать о доставшейся мне родительской казне? Все расхитили коварным образом: говорили, будто детям боярским на жалование, а взяли себе… а бесчисленную казну деда нашего и отца нашего забрали себе и на деньги те наковали для себя золотые и серебряные сосуды и начертали на них имена своих родителей, будто это их наследственное достояние… А о казне наших дядей что и говорить? Всю себе захватили… Всех подданных считали своими рабами, своих же рабов сделали вельможами, делали вид, что правят и распоряжаются, а сами нарушали законы и чинили беспорядки, от всех брали безмерную мзду и в зависимости от нее поступали и говорили».