История села Мотовилово. Тетрадь 14 - стр. 5

– Помню, ещё не забыл, – отозвался его коллега.

– Я теперь имею возможность расплатиться с тобой: бери за ту берёзу в моем обходе две. И не жалко, их у меня в обходе много: за год не пересчитать! – разглагольствовал и раздобрился Николай.

– Нет, не надо, у меня берёз-то своих немало!

За неделю до Покрова, в Воскресенье, Василий Ефимович с Любовью Михайловной ещё с вечера стали собираться и хлопотать о поездке в город на базар. На базаре и в магазинах надо было многое что-либо приобрести к Манькиной свадьбе сродни закусок, а также и к Минькину отделу, ведь и ему на новоселье-то спонадобится немало разной хозяйственной утвари: горшков, чугунов, ухватьев.

– Ваньк, бери листок бумаги, карандаш в руки и пиши, а я буду тебе диктовать, чего надобно купить, а то без записи-то, бегая по базару-то, забудешь, – приказал отец Ваньке. – Пиши: перво-наперво, колбасы на закуску, пять кило; рыбы: сазана и леща с селёдкой, килов десять; кренделей связку, конфет с пряниками кила по два. Да бишь, арбуза не забудь, запиши штуки три, семечек с полпуда. Ну, а для Минькина новоселья напиши: два чугуна, чашек, ложек, солоницу не забудь, ухватов два, и сковородник с кочергой!

Ночью в Арзамас выехали рано: в час ночи, с тем расчётом, чтобы в город приехать с рассветом, ведь осенний-то день не долог, а надо везде успеть побывать, и что надо закупить. Санька в это время ещё гулял: наслаждался в любезных похождениях с Наташкой. Вдруг до Санькина слуха донёсся приглушенный расстоянием, тревожный крик, просящий о помощи, с диким воплем: «Горим!». «Ох, где-то горит», – тревожно произнёс Санька и, оставив Наташку, бросился по задам, напрямик домов по берегу озера, по направлению дикого крика. Саньку окутывала ночная темень, слегка озарённая разгоравшимся пожаром. Санька ястребом перескочил через плетень чьего-то огорода, попавшегося ему на пути, и что есть сил побежал в Щегалев к загорающемуся дому. «Галка» горящего клока соломы, подхваченная ветерком, коварно упала возле кучи соломы, сложенной позади двора Матвеечего дома. Не дав разгореться огню, и превратиться ему в пожар, Санька, сняв с ноги калошу, зачерпнул ею воды в озере, живо залил огонь. Подбегая к загоравшемуся дому, Санька видит, как из разбитого окна задней избы вымахнуло рыжеватое пламя. Оно настойчиво стало подбираться к карнизу: огненные языки пробовательно принялись облизывать карнизные доски. Какая-то баба тревожно и судорожно мельтешилась у окна передней избы, сумасбродно забарабанила в окно и неистово заорала: «Караул! Горите!». С испугу и спросонья баба-хозяйка взбешённо заметалась по избе, не зная, что делать. Она бросилась к зыбке и, схватив из неё ребёнка, кинулась к окну, из которого Санька успел выломать раму. В ужасе, очумело выпучив глаза, испуганно широко и косо распялив рот, она с диким криком и визгом стала вылезать из горящей избы. Подол её ночной рубахи, зацепившийся за гвоздь, располосовался надвое: оголилось бело-розовое крепкое и тугое тело. По чердакам и соломенным крышам бушует всепожирающий огонь, захватив в свои объятия и смежный с горящим домом дом соседний с его надворными постройками. Тревожно и судорожно забалабанили в набат… «Воды-ы-ы-ы!» – дико взревел Санька и, выхватив ведро набегу у спешившей бабы к пожарищу с ведром воды, он выплеснул воду на пламя огня, прилепившегося к раскалённому забору третьего дома, находящегося от пожара через пробел. Народу набежало много, звеня колокольчиками, примчалась и пожарная машина. И Санька Лунькин, моментально размотав шланг, бросился со стволом укрощать пожар. А огонь все бушует и бушует. Небольшая шапка горящей соломы, подхваченная вихревой струёй, которые обычно разыгрываются на пожаре, осев на соломенную крышу двора, находящегося через четыре дома от пожара, плотно прилипла к соломе, и пошёл играть огонь, и пошло хозяйничать всепожирающее пламя.