История рока. Во всём виноваты «Битлз» - стр. 36
Прождав около полутора часов, концерт мы все-таки доиграли на следующий день в закрытом зале. Я вспоминаю об этом в общем-то рядовом случае только потому, что такого вселенского потопа не было ни до, ни после болгарского концерта, и еще потому, что до конца поездки мне пришлось изображать тот самый перегоревший синтезатор, то есть звукоподражать из-за пульта в микрофончик: то шуметь прибоем, то петь птичками, то налетать на зрителей порывами свежего летнего ветерка.
В Варне мы с Андреем навестили ночью мою сестру, к которой я собирался девять лет, а в восемь часов утра уже мчались в Бургас.
ГЕРМАНИЯ
Не собираюсь претендовать на точную хронологию, так как, например, в Германии «Машина» была шесть раз, вернее, семь (если считать двухдневную пароходную стоянку в г. Любеке), поэтому собираю самые яркие впечатления. Итак, Германия. Точнее, тогда еще ГДР.
Ехали мы туда на поезде.
Насколько сильно «типично польский пейзаж» отличался от нашего, настолько «типично немецкий» – от польского. Неумолимо сказывалась близость западной культуры.
Не хочется писать банальности типа «чистые, опрятные домики, ухоженные садики и т.д.», но что поделаешь, если действительно опрятные и ухоженные.
Германия была первой страной, где мы со всего размаху налетели на языковой барьер. И в Польше, и в Болгарии все хорошо понимали русский, и проблемы практически отсутствовали. Здесь же было очень трудно.
Вообще, знакомство с иностранными языками у большинства людей обычно начинается в школе со стихов про мышку и с вранья про какую-то девочку, у которой «мама – доктор, а папа – рабочий», и у большинства, к сожалению, этим же и заканчивается, если, конечно, человек потом напрямую с языком дела не имеет.
Мои товарищи, да и я сам, учили в школе английский и заслушивались песнями «Битлз» и «Роллинг Стоунз», а они, как известно, если и исполняли что-нибудь на языке «Штирлица и Мюллера», то очень мало.
Так что мы были в основном англо-говорящими, а как мучительно хотелось грохнуть в каком-нибудь баре кружкой об стойку и на безукоризненном «хох дойч» потребовать «повторить» или, на худой конец, толково объяснить заезжему провинциалу, как пройти к Рейхстагу.
Мои познания в немецком ограничивались детскими воспоминаниями об игре «в войну» – «Хальт, хенде хох» – и одним небольшим фильмом про любовь, впоследствии обычно называемым «порнухой». Там баба своему немецкому мужику все время говорила: «Шён! Дас ист фантастиш унд сексуалиш», а один раз даже: «Дас ист апетитлихь». Мужик молчал, как пень.
У меня на эти дела память хорошая, вот я в Германии и вворачивал, где надо и где не надо.