История письменности. От рисуночного письма к полноценному алфавиту - стр. 9

Между процессом передачи и процессом получения коммуникации часто существует огромная разница. Пусть процесс медленного письма сопровождается беззвучным проговариванием слов, тем не менее такое проговаривание трудно, если вообще возможно, заметить у людей, которые читают про себя вдвое или втрое быстрее, нежели вслух. Установлено, что многие могут читать глазами без промежуточного потока речевых знаков.

Конечно, почти все знаковые системы можно перевести в ту или иную языковую форму, просто потому, что речь – самая полная и самая развитая из всех наших знаковых систем[4], но делать на этой основе вывод, что речь образует фон всех человеческих коммуникаций, представляется заблуждением. Никто не скажет, что все в мире является деньгами, только потому, что все в мире можно (теоретически) перевести в деньги.

Более консервативные американские лингвисты не отрицают существования зрительных образов, идей или концепций, не требующих фоновых речевых знаков. Они говорят, что в лингвистике такие «бесплотные слова» абсолютно ничего не значат и что для лингвиста «les idées ne viennent qu’en parlant» («идеи приходят во время разговора»), если процитировать весьма популярную у нас французскую пословицу. Возможно, это верно для «лингвистической науки, которая занимается исключительно словами – единственным, что существует для нее реально». Их заблуждение, однако, состоит в том, что они считают само собой разумеющейся полную тождественность устной и письменной речи и полагают, что, будучи лингвистами, могут оперировать только речевыми символами, поэтому исследующий письменность историк может плодотворно использовать только речевые символы и должен выбросить зрительные образы и бессловесные идеи в мусорную корзину. Но письменность в самом широком смысле нельзя всецело отождествить с речью, и исследователь письменности не обязан быть лингвистом. Символика зрительных образов на самых ранних стадиях письма, как и символика жестовых знаков, может выражать смысл, не обязательно облачаясь в лингвистические одежды, и может быть успешно исследована нелингвистом. Лишь когда письменность развивается в полностью фонетическую систему, воспроизводящую элементы речи, можно говорить о практической тождественности письменности с речью и эпиграфике или палеографии как разделах лингвистики.

Здесь необходимо четко провести это огромное различие между семасиографической стадией письменности (выражением смыслов и понятий, слабо связанным с речью) и фонографической стадией (выражением речи), поскольку вопрос определения письменности постоянно окружен спорами. Ученые, занимающиеся общей лингвистикой, которые определяют письменность как способ записи речи при помощи видимых знаков, а письменный язык считают точным эквивалентом устного, пренебрежительно относятся к историческому развитию письменности и упускают из вида, что такое определение нельзя применить к ее ранним стадиям, на которых письменность лишь слабо выражала устную речь. При этом филологи, полагающие, что письменность даже после введения фонетизации использовалась для записи и передачи и идей, и звуков, не в состоянии понять, что, как только человек обнаружил способ точного выражения речевых форм письменными знаками, письменность утратила свой независимый характер и стала в значительной мере письменной заменой своего устного аналога.