История письменности. От рисуночного письма к полноценному алфавиту - стр. 27
Рис. 19. Дакотский счет зим
Иногда мы видим расхождения в выборе события для обозначения года. Так, в версии I 1870/71 год назван в память об убийстве сына Пламени, а в версиях II и III выбор пал на битву между племенами ункпапа и кроу.
Аналогичный мнемонический характер имеют рисунки на бересте, которыми индейцы оджибве записывали свои песни. По словам Маллери, эти песни в основном связаны с религиозными церемониями и главным образом исполнялись при посвящении неофитов в тайные религиозные сообщества. Слова в неизменном виде передавались от поколения к поколению, так что многие из них устарели и уже не входят в состав разговорного языка. Фактически их не всегда понимают даже лучшие певцы-шаманы. Однако ни одному индейцу не позволено менять слова древних песен, потому что таким образом песни утратят силу, которую им приписывают.
На рис. 20 мы приводим подборку Песен миде (шаманов) с объяснением первых четырех групп рисунков по Маллери:
№ 1. Знахарский шатер наполнен присутствием Великого Духа, который, как утверждают, спустился на крыльях вниз, чтобы научить индейцев этим обрядам. Миде, или шаман, поет: «Дом Великого Духа – ты слышал о нем. Я войду в него». Распевая и повторяя эти слова, шаман потрясает своим ши-ши-гвуном, и все члены сообщества воздевают руку в молитвенной позе.
Все стоят, никто не танцует. Барабан молчит во время этого вступительного песнопения.
№ 2. Кандидат на вступление в сообщество, увенчанный перьями, держит подвешенную к его руке суму из шкуры выдры, из одного конца которой как бы вырывается ветер. Он поет, повторяя за шаманом, все танцуют под аккомпанемент барабана и трещотки: «Я всегда любил то, что ищу. Я войду в новый вигвам из зеленых листьев».
№ 3 обозначает паузу, во время которой вносят яства, приготовленные для пира.
Рис. 20. Песни оджибве
Рис. 21. Песни оджибве
№ 4. Человек держит в руке блюдо, его запястья украшены волшебными перьями, указывающими, что он распорядитель на пиру. Все поют: «Я дам тебе долю, мой друг».
На рис. 21 изображена группа песен, связанных с обрядом посвящения новых членов в Мидевивин, или Великое знахарское общество.
Рис. 22. Якобы индейская надпись
Говоря о надписях американских индейцев, я хотел бы привлечь внимание читателя к тому их типу, который представлен примерно полудюжиной иллюстраций, опубликованных в качестве приложения к книге о языке жестов американских индейцев. Одну из них, воспроизведенную здесь на рис. 22, Томкинс толкует следующим образом: «Индеец поссорился с женой; он хотел пойти на охоту, а она не хотела этого. Он сделал отрицательный жест: он не станет поступать, как она хочет, взял лук и стрелы и отправился в лес. Началась метель, и он стал искать убежище. Он увидел два типи, подошел к ним, но застал там двух больных человек. В одном типи был мальчик с корью, в другом – мужчина с оспой. Он побежал оттуда со всех ног и вскоре вышел к реке. Он увидел в реке рыбу, поймал ее и съел и отдыхал там два дня. Затем он снова тронулся в путь и увидел медведя. Он выстрелил и убил медведя и устроил себе настоящий пир. Потом он пошел дальше и увидел индейскую деревню, но там оказались враги, и он побежал, пока не достиг небольшого озера. Обходя вокруг озера, он увидел оленя. Он выстрелил и убил оленя и потащил его к себе в типи, к жене и маленькому сыну». История начинается с рисунков индейца и его жены в центре и разворачивается по спирали против часовой стрелки, заканчиваясь в верхнем левом углу, где изображены знаки женщины и ребенка. Одного взгляда на иллюстрацию достаточно, чтобы понять: эта пиктография совсем не похожа на надписи американских индейцев, рассмотренные выше. Конечно, большинство символов, возможно, взяты из какой-то индийской системы, но в целом их расположение и написание «два дня» с помощью цифры 2 и символа «день» (в верхнем левом углу) вместо двух символов «день» вызывают подозрение, что автор сам мог состряпать иллюстрацию. Это подтверждается и той беспечной манерой изложения, в которой написана вся книга, адресованная «нашим юным друзьям – бойскаутам», и это должно было предостеречь Якоба ван Гиннекена от чрезмерно серьезного отношения к этой надписи в его труде о письменности американских индейцев.