История одной любви - стр. 4
Пауза.
Ваганова Андрея помнишь, конечно?
Голубь. Того, что на год раньше тебя институт кончил и (кивнув на Маркова) у одного бедного студента невесту пробовал отбить? Как не помнить. Но он ведь, по-моему, оставшись ни при чем, сразу же, как уважающий себя человек, исчез с горизонта. Что, снова объявился?
Марков. Объявился.
Голубь. Давно?
Марков. Из Москвы, как выяснилось, никогда и не уезжал. (Обведя рукой комнату.) А здесь появился с год.
Голубь. Зачем пустил?
Марков. А как было не пустить? Пришел овечкой: «Кто старое помянет, тому глаз вон. Узнал о вашем горе. Друзья познаются в беде…» И так далее. Язык у него и раньше был хорошо подвешен… А за десять лет и многое другое приобрел. Ума и таланта не отнимешь: директор научно-исследовательского института новых строительных материалов – и звучит внушительно, и на самом деле промышленности уже кое-что полезное дал. В тридцать четыре года – доктор технических наук! Вдобавок – в гордом одиночестве.
Голубь. Не женат?
Марков. Нет. Не знаю уж, как там у него жизнь складывалась, не расспрашивал. Но факт остается фактом – не женился. И, конечно, сразу дал понять, что по причине десятилетней безответной любви. А для женщины это много значит! Глупа, умна, любит сама или не любит – все равно приятно. В общем, она ему поверила.
Голубь. А ты?
Марков. Я? Нет. Просто имеет человек дар замечать, где что плохо лежит. Да и какое это имеет значение, поверил или не поверил я?
Голубь. Как какое? Раз не поверил, надо было сказать!
Марков. Кому?
Голубь. Ей!
Марков. Да ведь вроде как-то некрасиво… Гордость не позволила… Да… В общем, стал ходить к нам. Есть же такие люди. У них какой-то нюх на чужую беду. Я ее не умел утешать, сам горевал. А он… Он это умеет: и нежность, и внимание, и «ты мне нужна», и «я без тебя не могу». Худо я про него говорю?
Голубь. Да, с пристрастием говоришь.
Марков. Не могу иначе. Не люблю его. За все. А больше всего за то, что она его любит.
Голубь. Что ты болтаешь?
Марков. Я не болтаю. Это так, дядя Коля. Она его полюбила, и теперь уж тут ничего не сделаешь.
Голубь. Как ничего? Как ничего, я тебя спрашиваю? А ты что ж? Молчишь? Пожалуйста, уходи, наплевать мне на десять лет жизни, на то, что любили друг друга, каждый кусок делили, на то, что она легкой жизни с тобой не искала, носом не крутила, медвежьих углов не боялась: куда тебя пятилетки бросали, туда за тобой и ехала! На все наплевать, так, что ли?
Марков. Последние два-три года все уже немножко не так, конечно…
Голубь. А что ж, ей прикажешь во второй раз университет оставлять? И так из-за тебя в тридцать лет кончит. А ведь она, я помню, еще девчонкой способная была – о литературе своей, бывало, говорила, заслушаешься! Кабы не ты да не ваши кочевья, может, уже в ученые б вышла!