История нового имени - стр. 32

– Почему?

– Сразу видно, что он мнит о себе невесть что.

Мне захотелось защитить Нино.

– Он в этом году заканчивает лицей. И учится лучше всех.

– Так он поэтому тебе нравится?

– Нет.

– Забудь о нем, Лену. Антонио лучше.

– Ты так думаешь?

– Конечно. Посмотри на него: тощий, уродливый, да еще с кучей амбиций.

Это были оскорбительные слова, и я уже открыла было рот, чтобы воскликнуть: ничего подобного, он очень красивый, и жаль, что ты этого не понимаешь, такого, как он, не встретишь ни в кино, ни в книжках, ни по телевизору, я люблю его с детства, и это великое счастье, и даже если мне не на что надеяться, если мне суждено выйти замуж за Антонио и всю жизнь заправлять машины бензином, я все равно всегда буду любить его больше всех на свете, больше, чем себя.

Но вместо этого я сказала:

– Да, в детстве он мне нравился, но теперь он меня не интересует.

В следующие месяцы произошло много всяких мелких событий, в которых мне и сегодня нелегко разобраться. Я старалась казаться уверенной в себе и подчиненной железной дисциплине, но на самом деле у меня плохо получалось, отчего я постоянно испытывала приступы какого-то горького удовлетворения. Все вокруг как будто ополчились против меня. Я старалась упорно заниматься, но прежних хороших оценок мне больше не ставили. Так проходил день за днем, а меня не покидало чувство, что я словно и не живу. Утром – в школу, из школы – к Лиле, вечером – на пруды, и все это в состоянии бесцветного отупения. Дерганая, обиженная на весь свет, я часто ловила себя на том, что пытаюсь вину за все свои неприятности свалить на Антонио.

Ему тоже приходилось несладко. Он ждал наших свиданий, иногда даже убегал с работы и, краснея от смущения, подкарауливал меня возле лицея. Его все больше тревожило поведение матери, свихнувшейся Мелины, и он боялся, что его забреют в армию. Он сдал в призывную комиссию груду документов – свидетельство о смерти отца, справку о состоянии здоровья матери, подтверждение того, что он в семье единственный кормилец, – и вроде бы его оставили в покое. Но вскоре Энцо Сканно сообщил ему, что осенью идет служить, и Антонио испугался, что его тоже заберут. «Как я оставлю мать, Аду и мелюзгу без гроша? Кто о них позаботится?» – горестно вздыхал он.

Однажды он прибежал к лицею запыхавшийся: ему передали, что к ним приходили карабинеры, расспрашивали про него.

– Поговори с Линой, – взмолился он, – разузнай, как Стефано удалось отмазаться от призыва – как сыну вдовы или еще как.

Я старалась отвлечь его от мрачных мыслей и даже пригласила в пиццерию всю нашу компанию: его, Паскуале с Энцо и Аду с Кармелой. Я надеялась, что среди друзей Антонио хоть немного расслабится, но просчиталась. Энцо по обыкновению демонстрировал полнейшее спокойствие: службы в армии он не боялся, огорчался только, что отцу придется самому возить по улицам тележку, а здоровье у него уже не то, что прежде. Что до Паскуале, то он угрюмо поведал нам, что его забраковали из-за перенесенного в детстве туберкулеза. Он-то как раз хотел в солдаты, правда, вовсе не потому, что мечтал защищать родину. «Таким, как мы, – тихо говорил он, – надо научиться владеть оружием, потому что близится время, когда кое-кто за все нам заплатит». После этих его слов все заговорили о политике, вернее, о ней заговорил Паскуале, и выражений он не выбирал. Он утверждал, что фашисты хотят вернуться к власти с помощью христианских демократов и уже перетянули на свою сторону полицию и армию. Пора, говорил он, готовиться к решительным действиям. Обращался он в основном к Энцо, который согласно кивал головой. Обычно молчаливый, Энцо в ответ на его тираду хмыкнул и сказал: «Не волнуйся, вернусь и научу тебя стрелять».