История мировой культуры - стр. 82
Поэт Иван Рукавишников, Дон-Кихот русского триолета, «был алкоголик последней степени: с одной рюмки пьян вдребезги, а через полчаса чист, как стеклышко».
Наталья Бенар (та, которая, когда умер Блок и все поэтессы писали грустные стихи, как у них был роман с Блоком, одна писала грустные стихи, как у нее не было романа с Блоком) «носила огромные шестиугольные очки – чтобы скрыть шрамы: какой-то любовник разбил об нее бутылку». («Спилась из застенчивости», – прочитал я потом о ней у О. Мочаловой).
«Борис Лапин (“Какой талантливый молодой человек!”), кажется, был вначале кокаинистом».
«Вадим Шершеневич обращался с молоденькой женой как мерзавец, а стоило ей сказать полслова поперек, он устраивал такие сцены, что она начинала просить прощения. Тогда он говорил: «Проси прощения не у меня, а у этой электрической лампочки!» – и она должна была поворачиваться к лампочке и говорить: «Лампочка, прости меня, я больше не буду», и горе ей, если это получалось недостаточно истово, – тогда все начиналось сначала».
«Борис Садовской, чтобы подразнить Эллиса, в номерах “Дон” натянул на бюст чтимого Данте презерватив. Эллис, чтобы подразнить Садовского – лютого антисемита, который больше всего на свете благоговел перед Фетом и Николаем I, – показывал Садовскому фотографию Фета и говорил: “Боря, твой Фет ведь и вправду еврей, посмотри, какие у него губы!” Садовской сатанел, бил кулаком по столу и кричал: “Врешь, он – поэт!”»
«Сергей Павлович, – спросил я, – а это Садовского вы анонсировали в “Центрифуге”: “… сотрудничество кусательнейшего Птикса: берегитесь, меднолобцы”?» – «Садовского». – «Как же он к вам пошел, он же ненавидел футуризм?». – «А вот так».
«Левкий Жевержеев, который давал деньги футуристам на “Союз молодежи”, был библиофил. Это особенная порода, вы ее не знаете. Был я у него, кончился деловой разговор, встали: “Сейчас я покажу вам мои книги”. Отдергивает занавеску, там полки до потолка, книги – такие, что глаза разбегаются, и все в изумительных переплетах. Я, чтобы не ударить в грязь лицом, беру том “Полярной звезды”, говорю: “Это здесь, кажется, был непереиздававшийся вариант такого-то стихотворения Баратынского?..” – и вдруг вижу, что том не разрезан, а на лице у Жевержеева брезгливейшее отвращение. “Почему?” – спрашиваю. “А я, молодой человек, книг принципиально! не! читаю!” – “Почему?” – “Потому что книги от этого пор-тят-ся”».
«А вы знаете, что в “Центрифуге” должен был издаваться Пушкин? “Пушкин – Центрифуге”, неизвестные страницы, подготовил Брюсов. Не потому неизвестные, что неизданные, а потому, что их никто не читает. Думаете, мало таких? целая книга! (Я вспомнил эпиграфы, подписанные