История мира в 88 главах - стр. 19
Помпея Брут ненавидел как убийцу отца и презирал как безродного выскочку. Собственные заслуги Помпея в его глазах никакой роли не играли, ибо был он чванливым снобом, привыкшим решать вопросы через кого-то, а не лично.
Надо было определяться, и все ждали, что Брут примкнет к всегда хорошо относившемуся к нему Цезарю, тем более, что по сути последний был прав.
Вот тут-то Брут впервые и клюнул на удочку родственников, хором вливших ему в уши байку про знаменитого предка, убившего царя ради торжества Свободы.
Делать нечего, пришлось собирать манатки и тащиться к Помпею. Помпей невероятно обрадовался прибывшему спонсору и радостно сказал именно то, чего Брут боялся больше всего на свете.
«Дорогой Марк Юний, нам нужны деньги, профинансируй войну, потом сочтемся, после победы». Ответив не менее известной фразой – «денег нет, но вы держитесь и хорошего вам настроения», – Брут отбыл в азиатские провинции выколачивать из них бабло, собирая налоги на десяток лет вперед. На перспективу.
И успешно занимался этим вплоть до самой битвы при Фарсале, канун которой он встретил в помпеевском лагере.
Абсолютно все вокруг были уверены в разгроме Цезаря, но Брута терзали смутные сомнения. Поэтому момент истины он встретил не в строю, а в лагере, откуда благополучно удрал огородами, когда все закончилось, и уютно переночевал в каком-то болоте. Из которого послал письмо Цезарю с самыми слезными мольбами о прощении и словами раскаяния.
Примерно в это же время, в другом, но таком же болоте нечто подобное писал Цицерон, да многие писали, если быть откровенными.
И Цезарь всех простил. Действительно простил и не только не попрекал ничем, но даже двигал Брута по карьерной лестнице, назначив его наместником Галлии в обход всех промежуточных постов. Ошибочно предположив, что даже такой кретин как Брут, получив достаточно суровый урок, сделает выводы и рецидивов не будет. Но благодарность – собачья болезнь.
Поэтому, когда через несколько лет возник заговор, Брут неожиданно оказался его главой. На самом деле, он был нужен как фунт, нужна была его фамилия, не более. Заговорщики прекрасно знали, что никаких причин быть недовольным Цезарем у него нет, и тем сильнее были удивлены, когда байка про предка-избавителя снова возымела волшебный эффект.
Дальнейшее хорошо известно. Брут не был первым из тех, кто ударил Цезаря кинжалом в Сенате. Не был и вторым. И третьим не был. Когда все уже нанесли столько ударов, сколько могли и хотели, до героя дошло, что стесняться уже как-то неудобно. Поэтому он бочком протиснулся сквозь белоснежную толпу и стыдливо ткнул дядюшку Гая острием ножа. Не думаю, что Цезарь действительно воскликнул «и ты, Брут!», но боюсь, что изрядная доля презрения в глазах умирающего Диктатора промелькнула.