История Деборы Самсон - стр. 39
– Она проявляла чрезмерную суровость и… – казалось, он подыскивал верное слово, – ревность.
– Ревность? – ахнула я.
– Вдова Тэтчер была стара. Ее жизнь шла к концу. А ты была молода, сильна, неутомима, и твой разум не успели замутить ни страдания, ни годы.
– Я достаточно настрадалась.
При этих словах он нахмурился, и морщинка, пролегавшая у него меж бровей, стала глубже. Я вдруг поняла, что он постарел и будто выцвел.
– Но ведь здесь ты стала счастлива? В семье Томас? – снова спросил он. – Миссис Томас говорит, что нет таких дел, с которыми ты бы не справилась. Ты огородничаешь, плотничаешь, готовишь, шьешь. Юный Иеремия рассказал мне, что ты стреляешь лучше любого из братьев.
– Я очень многого не могу делать, – вздохнула я. – Но изменить это не способна. – Мои слова прозвучали горько – совсем на меня не похоже. Обычно я не жаловалась. В особенности преподобному Сильванусу Конанту, который всегда был мне другом и опорой. – Если я хоть что-то умею, хоть чего-то добилась, то лишь потому, что вы верили в меня, – прибавила я уже спокойнее.
– Ты никогда не нуждалась в поощрении, – заметил он.
– Но вы всегда меня поощряли, – парировала я, чувствуя, что в горле встал ком. Преподобный Конант был мне так дорог.
– Успокой старика, дитя, – попросил он. – Скажи, что я тебя не подвел.
– Нет. Не подвели, ни одного раза. Если бы вы попросили, я бы вызубрила всю Библию, от корки до корки.
– Ты ее почти вызубрила.
– Я хочу прочесть вам одну цитату, – сказала я.
– Ах вот как? И откуда же она? Из Книги Откровений или, быть может, из «Гамлета»? – Он поддразнивал меня, но ведь я однажды выучила все догматы Вестминстерской ассамблеи лишь для того, чтобы меня потрепали по голове и похвалили.
– Это декларация. Вы читали ее?
– Читал.
– И что вы о ней думаете? – нетерпеливо спросила я.
Его глаза блеснули.
– Я не составил конкретного мнения. Напомни-ка, о чем там сказано?
Он всегда был таким: поощрял мое образование, какие бы формы оно ни принимало, и искренне восхищался, когда я узнавала что-то новое.
– Когда ход событий… – пылко начала я.
Он молчал, пока я говорила, а мой голос звучал так же звонко, как его, когда он час назад проповедовал с кафедры.
Как-то раз в воскресенье преподобный Конант не пришел к мессе. Прихожане подождали, но потом вошли в церковь. Внутри царила зловещая пустота. Прождав в нетерпении еще с четверть часа, люди отправили дьякона Томаса в дом священника, чтобы узнать, почему преподобный задерживается. Сильванус Конант лежал на полу у кровати, в ночной рубашке и ночном колпаке. Дьякон Томас сказал, что священник, наверное, хотел встать на колени и помолиться, но его сердце не выдержало. Весь город скорбел по нему, но никто не горевал сильнее, чем я. Я написала Элизабет о его смерти: