История Далиса и другие повести - стр. 30

Вошедшая Галя застала неубранный стол с бутылкой посередине, в которой водки оставалось едва ли на два пальца, Артемьева, внушавшего кому-то по телефону, что человеку надо срочно помочь, и на диване накрытого пледом крепко спящего незнакомца. Сказать, что она была разгневана – ничего не сказать. «Кто тебе позволил, – тихим яростным голосом проговорила она, глядя на Артемьева с таким выражением, словно собиралась его испепелить, – устраивать из дома ночлежку? Да еще с водкой! Сейчас же… сию минуту… чтобы и духа не было!» На ее голос появился Дима. «Ага! – вспомнила она. – Вы хотели собаку? Никакой собаки! Никакой вони, никакой грязи, никакой шерсти!» «Но мамочка! – жалобно вскрикнул Дима. – Я тебе обещаю, я буду убирать!» «И чтобы я об этом больше не слышала! Всё! – крикнула Галя. – И ты, – обернулась она к Артемьеву, и он подумал, что даже самое красивое лицо может быть обезображено злобой. – Выпроваживай своего гостя. И вообще: нам надо с тобой, наконец, решить, как жить дальше». Тут Сергей Николаевич всхрапнул, впрочем, вполне деликатно, что вызвало у нее новый приступ ярости. «Он еще храпеть здесь будет! – на покрасневшей ее шее вздулись вены. – Вон!» Она сорвала плед с Сергея Николаевича. Тот открыл глаза, и, моргая, растерянно смотрел на нее. «Вон! – повторила она. – И тебе тоже, – с ненавистью сказала она Артемьеву, – Христосик, давно пора собираться». «Мама! – зарыдал Дима. – Не прогоняй папу!» Теперь и у Артемьева сдавила горло ненависть. «Сука, – подумал он. – При Димочке. Ах, сука». Он привлек сына к себе, положил руку ему на плечо и глубоко вздохнул. «Не плачь. У мамы, наверное, неприятности на работе, она расстроена». Сергей Николаевич поспешно поднялся с дивана и стал обувать кроссовки. «А эти кроссовочки, – заметила Галя, – я когда-то сама покупала». «И прекрасно, – отозвался Артемьев. – Вот и пригодились».

Горестно качая головой, Дима отправился делать уроки; Сергей Николаевич, переминаясь с ноги на ногу и поглядывая на бутылку с остатками водки, стоял возле Артемьева, который быстро писал что-то в блокноте. Вырвав листок, он протянул его Сергею Николаевичу. «Поедешь в Люблино, там «Дом ночного пребывания», тебе помогут. И вот пять тысяч… на первое время. Больше не могу. И гляди, Сергей, это твой шанс. А иначе… Да ты сам знаешь, что иначе».

Потом он убирал со стола, мыл посуду, с отвращением допил оставшуюся водку и говорил себе, успокойся и подумай. Жить так нельзя, это ясно; но как иначе, он не знал. Он чувствовал себя путником, заблудившимся в незнакомом лесу. Куда идти? Артемьев вытер руки и опустился на стул. В голове приятно шумело, хотелось лечь и уснуть. Но нельзя было спать, не додумав какой-то очень важной мысли. Положим, он разведется. Нет, нет, нельзя было допустить этого! Оставить Димочку он не мог – это было бы с его стороны ужасным предательством, подлой изменой, поступком, которого он себе никогда не простит. У него душа опустеет. Была, однако, еще одна причина, по которой он не мог развестись с Галей. Он не должен был расставаться с ней, потому что его и ее сочетал Бог. Написано: