История болезни писателя, оставшегося неизвестным - стр. 1
Предпосылки
Читаю всю жизнь. С самого раннего детства – и запоем. Приводя в праведное бешенство родителей, усматривающих в настойчивом желании уединиться с книгой ранние ростки неуважения к старшим. Уходя на работу, они запирают от меня книги в шкафу. Не помогает – либо в соседнем шкафу ключ остается на месте, либо у друзей неприкаянно бродит по квартире не стреноженное чтиво.
Хорошие книги во времена моего детства найти непросто. Обычно их нужно доставать – с нагрузкой из произведений правильно ориентированных, но трудно читаемых современных авторов. Проще всего подписаться на собрание сочинений различных классиков и получать затем – раз в один-два-три месяца – очередной из пяти-десяти-пятнадцати томов. Так и стоят они потом в шкафу, артистично расположенные по цвету и формату обложки.
Но не читать не получается! Каждое собрание сочинений прочитывается от корки до корки, включая личную переписку автора. Переходя от одного корифея к другому, с верхней полки к нижней. После чего остается только один путь, как у фанатичного лыжника – назад, на вершину, чтобы вновь испытать восторг от головокружительного спуска. Так и перечитываются великие произведения не по одному десятку раз – и теперь могу с гордостью утверждать, что выросла на классике.
Упоение от погружения в вымышленную жизнь отказывается подчиняться режиму обычной. Ежевечерний призыв: «Немедленно в кровать – завтра не встанешь!» обязательно звучит не только в самой середине главы, но и в самом интересном ее месте. Обычное детское нытье: «Еще пять минуточек!» заканчивается получасовыми пререканиями об относительности течения времени.
Намного проще послушно отправиться спать – незаметно спрятав под подушку книгу и фонарик. Самое главное потом – удержаться от хрюканья при чтении особо забавного эпизода. Несоблюдение этого правила приводит к раскрытию преступной пододеяльной деятельности, что влечет за собой прощание с книгой на куда более длительный срок.
Чтобы восполнить недостаток поступающей в это время информации, родители красочно живописуют все ужасы последствий чтения в неестественных условиях. В первую очередь – ухудшение зрения и искривление позвоночника. Они, как всегда, правы. Наполовину. Зрение действительно ухудшается. Медленно, но неуклонно. Даже в периоды книжной изоляции. Позвоночник, однако – из чистого упрямства – отказывается подтверждать мудрость старших поколений и до сих пор остается ровным.
В школе слово «хрестоматия» вызывает во мне присущую всем подросткам подозрительность. Если произведение сократили – значит, из него что-то исключили. А исключили, естественно, как раз самое интересное. В результате читаю все предписанные программой произведения целиком, от начала и до конца. И очень внимательно – с охотничьим блеском в глазах выискивая абзацы, которые, скорее всего, не попали в хрестоматию. Параллельно пытаюсь проанализировать, что именно могло заставить цензора оставить их за пределами сокровищницы цитат.
Одноклассники от всего сердца поддерживают мои изыскания. Те избавляют их от необходимости читать даже хрестоматию. По каждой пройденной книге пишу несколько сочинений и свойственным лишь подросткам широким жестом раздаю их всем желающим. Есть только одна проблема: тем для сочинений обычно три, а друзей – много. Согласитесь, перед таким вызовом устоять трудно. Пишу несколько вариантов сочинений на каждую тему и с нетерпением жду разбора сочинений, на котором одни из моих опусов ставятся в пример другим. Критика в то время воспринимается крайне благожелательно.
Однажды летом в пионерский лагерь, являющийся непременным атрибутом моего детства, приезжает уже признанный поэт, чтобы – в рамках работы с молодежью – поделиться опытом с потенциальными последователями. Еле доживаю до начала мастер-класса. После него остаюсь в полном недоумении. Метр говорит о количестве слогов в строках, о правильном их чередовании, о недопустимости рифмования одних частей речи с другими и о перестановке слов для подчеркивания основной идеи. Создается впечатление присутствия на уроке патологической анатомии.