Историк и власть, историк у власти. Альфонсо Х Мудрый и его эпоха (К 800-летию со дня рождения) - стр. 28

[36], и что сам Фридрих II в прологе к своей книге об охоте с ловчими птицами представляет себя следующим образом: «Auctor est vir inquisitor et sapientie amator Divus Augustus Fredericus secundus Romanorum imperator, Ierusalem et Sicilie rex»[37]. Таким образом, не следует ни связывать эти обозначения, приписывая им одинаковое происхождение[38], ни влагать в уста современников характеристику, придуманную самим императором[39], поскольку даже Данте отмечает, что он славился как человек рассудительный и высокообразованный – «loico e clerigo grande»[40]. Меньше вопросов вызывает прозвище, под которым известен только Альфонсо Х – «Мудрый»[41].

Эта слава двух высокообразованных людей не имеет непосредственного отношения к их роли законодателей, и поэтому следует покинуть царство поэзии и сосредоточиться на конкретных аспектах их законотворческой деятельности, чтобы указать на определенные схожие моменты в процессе решения трудностей, с которыми они неизбежно сталкивались. Я не пытаюсь установить текстуальные тождества между Liber Augustalis (Мельфийские конституции) и трудом Альфонсо Х, которые бы позволили констатировать взаимосвязь между этими текстами. Находясь внутри идейного контекста так называемого res publica christiana [христианского государства (лат.)], оба деятеля подойдут к решению одних и тех же проблем по-своему и, на тот момент, независимо друг от друга. Речь идет не об установлении связей, а об указании на совпадения при использовании общих мест.

В 1231 г. в Мелфи, городе в области Базиликата (совр. пров. Потенца), Фридрих II обнародовал так называемые Liber Augustalis для своего Сицилийского королевства[42], а несколькими годами позднее Альфонсо Х издал «Королевское фуэро» для Кастилии и обеих Эстремадур, затем – «Семь Партид» для всех жителей своего королевства. Таким образом, они воплотили в жизнь теорию, которую впоследствии систематизирует Джакомо да Витербо, подчеркнув, что король-судья должен был превратиться в короля-законодателя для того, чтобы посредством законов отвечать на запросы времени.

Оба законодателя действовали в рамках одной и той же правовой концепции власти, основывавшейся на послании апостола Павла, в котором признается ее божественное происхождение. Эта концепция прошла через фильтр так называемого политического августинианства и нашла точное выражение в трудах Исидора Севильского. Таким образом, обрисованная в послании папы Геласия res publica christiana, становилась политической реальностью. В конечном счете, короли были поставлены во главе своих людей, – своих народов, – божественным проведением для того, чтобы, внушая страх, устанавливать христианскую справедливость, за что им надлежало давать отчет перед Богом. Для выполнения своей задачи королям следовало дать своим вассалам законы, чтобы те знали, как можно и как нельзя поступать, а судьи, назначенные королем, должны были поклясться судить справедливо, прежде чем приступить к исполнению своих обязанностей