Размер шрифта
-
+
Истории, рассказанные негромко… - стр. 21
А про скульптуру скажут: красота!
«Я запишу ножом на пиках ледяных…»
Я запишу ножом на пиках ледяных
приснившийся язык из возгласов одних,
на белых остриях наколот и намерз,
он станет дневником оледеневших слез.
Очищен от меня, прошедший явь и сон,
он впишется в разряд возвышенных персон
до той поры, пока лавиной не сойдет
мой ледяной язык с присвоенных высот.
А я забуду смысл и звонких, и глухих
и снова не пойму согласных и немых,
теперь мне набирать горючую слезу,
взлетая над огнем, клубящимся внизу.
«Когда в тебе созреет бог…»
Когда в тебе созреет бог,
парящий над толпой,
и сонмы ангелов споют
отбой,
поймешь, что взгляду из-под туч
уже не страшен гром,
и сонмы ангелов споют
подъем,
но тела маково зерно
живет в тисках травы
и знать не знает наперед,
увы…
«В неразличимом четвертом часу…»
В неразличимом четвертом часу
ночь или утро меня обнимает —
точные знания вряд ли спасут,
скоро на время меня обменяют.
Ночь больше свечки, свети – не свети,
но неразделен огарок от света.
Видишь прореху? Молчи до пяти,
хлынет рассвет безраздельного лета.
Ты-то при чем, без огарка взошло
солнце над тьмою, тобой и минутой.
Все же ты верил ночи назло,
вот и ответ тебе, не кому-то.
Тянется времени крепкая сеть,
бьется, как рыба, огарково сердце.
Думать не сметь или скоро сгореть.
Пальцы обжечь или взгляду согреться.
Ночная гроза
На фоне дерева, деревни, римских древностей
ты движешься, как мушка на глазу,
а хочется, все яростней и ревностней,
быть в фокусе, как молния в грозу,
соединяя здешнее с ненынешним,
и добывать из воздуха озон.
Высокопарность – это фишка финиша,
когда пробой охватит горизонт,
и свет мгновенный силуэты дерева,
деревни и сокрытого в горе
впечатает в невидимое стерео,
как раньше снимки были в серебре.
И то, что ты увидел за мгновение,
обязано весь мир пересоздать!..
Конечно, ожидает заземление.
Ни воскресить, ни тронуть, ни раздать.
«Среди своих – и сразу сам не свой…»
Среди своих – и сразу сам не свой,
какая избранность – повальная похожесть.
Зачем тогда, единственный герой,
твоя замысловатая пригожесть?
Прореха одиночества. Костыль
внезапно выбит из руки дрожащей.
Ты карта из колоды, чей-то тыл,
этап и тип, и клана затхлый ящик.
Сто копий – и сравнения горьки,
хотя оригинал давно утерян,
зато наглядны общие грехи,
старания и ревность подмастерья.
Ты свой среди своих,
уже не сам, а их.
Во тьме с открытыми глазами
В глуши сиреневых холмов
полупустыми вечерами
лохматый ветер свеж и нов,
как полумесяц в старой раме.
Слежу играющий закат,
сегодня точно патетичный,
меняя мировой охват
на слабый страх эгоцентричный.
И новых сил не замесить,
а взять у тех, кто смел бороться, —
Страница 21