Источник - стр. 202

– Да, Амрам – это тот, кто все поймет.

Керит предложила Удоду вернуться с ней домой, чтобы всесторонне обсудить эти волнующие новости, и строитель с явной неохотой проводил жену обратно сквозь это зловоние, после чего они по насыпи поднялись к Макору. Но у ворот Керит бросила взгляд на лагерь рабов:

– Как вы можете допустить, чтобы люди, такие же как вы, жили там?

– Они живут так долго, сколько смогут, потому что я стараюсь что-то делать для них.

За воротами Керит тихо сказала:

– Ох, Яхбаал, военачальник Амрам даст нам свободу.

– Надеюсь, стены ему понравятся.

– В таком случае, – застенчиво предложила она, – не бойся дать ему знать, что все решения принимал именно ты.

Поскольку они не торопились оказаться дома, где придется разбираться, в самом ли деле у них есть причины для радости, супруги остановились у винной лавочки напротив храма, и Керит, помявшись, сказала:

– Кроме того, Яхбаал, ты должен упомянуть о Иерусалиме. – (Маленький строитель промолчал.) – Ты должен попросить его, чтобы он взял тебя в Иерусалим. И немедля.

Удод, стоя на весеннем солнце, сглотнул комок в горле, переступил с ноги на ногу и ответил:

– Нет, Керит. Я должен всего лишь объяснить ему свою систему водоснабжения.

Керит сдавленно вскрикнула, словно ее ранили, а затем оглянулась, чтобы убедиться, что никто из покупателей в лавочке не слышал ее.

– Дорогой Яхбаал, – прошептала она, – неужели ты ничего не понимаешь? – И, стараясь быть честной, спросила: – А если ему понравится твой туннель? Сколько времени он займет?

– Примерно года три.

Она закусила костяшки пальцев. Три года! Еще три года в ссылке, вдали от Иерусалима! Затем, подарив мужу улыбку, полную любви и понимания, она сказала:

– Хорошо. Если это твоя мечта, я буду ждать три года. – Но подобная перспектива пугала ее, и она схватила мужа за руку. – А что, если туннель обвалится?

– Для этого я и работаю, чтобы не обвалился, – ответил он.

И тут она произнесла слова, полные глубокого значения. Они вырвались против ее желания, но она уже больше не могла справиться со своими чувствами.

– Ты ведешь себя как дурак.

Никогда раньше она не употребляла это слово, потому что любила своего мужа и ценила ту нежность, с которой он к ней относился. Но постепенно ей пришлось признать, что любое начальство в городе, например правитель, относится к ее мужу просто как к забавной личности, которая носится по улицам и, как настоящий удод, сует свой острый нос то в цистерны для воды, то в хранилища зерна. Конечно, он был глуповат. Но она еще могла пережить это разочарование, как любая тридцатилетняя женщина, которая видит, чего достиг муж за время их совместной жизни. Но в данном случае было кое-что еще: ее тяга к священному городу Иерусалиму. Она с грустью вспоминала, как еще девочкой впервые увидела крепость на холме, отбитую царем Давидом у иевусеев. Керит настолько захватили эмоции того дня, что она не могла забыть их. В ту зиму умерла ее мать, и отец отправился в Иерусалим молиться. Они пересекли долину и поднялись на перевал, и тут она увидела под собой город, покрытый снегом, белым и чистым, как аист весной, и невольно вскрикнула: «О город Давида!» Под этим именем он и стал известен евреям, но в Макоре его продолжали называть старым хананейским названием – Иерусалим, что и было правильно, потому что город принадлежал евреям всего лишь несколько лет. Керит с отцом долго стояли на холоде, глядя на этот город, и она интуитивно понимала: Иерусалим станет знаменит не из-за своих размеров или крепостных стен, а потому, что в нем чувствуется духовное присутствие Яхве. И с первых же мгновений, когда перед ней открылся Иерусалим, она мечтала жить в нем, расти вместе с ним и быть частью того сияния, которое он зримо излучал. Этот город определял весь смысл жизни евреев.