Истерли Холл. Раскол дома - стр. 37
Он откинулся на спинку стула, пропуская разговор мимо ушей; время от времени раздавался смех, сигары дымились. Все было прекрасно, кроме дыма. Его дядя Оберон курил сигары, а отец нет, и слава богу, потому что они воняют. Бруно пел, Ганс встал, пошатнулся, но удержал равновесие и пошел навстречу Тиму пьяной походной, в конце концов он плюхнулся на пустой стул рядом, где раньше сидела Милли. Он обнял Тима за плечи, и Вальтер, чтобы его не оттеснили, снова положил свою руку на Тима. Двойной вес обоих почти раздавил его, но Тим был горд, что его приняли эти мужчины, которые прошли ту же войну, что его отец. Он почувствовал себя почти равным им.
Ганс крикнул ему в ухо:
– Ты сегодня в компании сильных мужчин. Видишь наши золотые значки?
Он указал на Отто, сидевшего напротив. Немец размахивал руками, как крыльями ветряной мельницы. Он дирижировал пением. На спинке стула висел его пиджак. Тим увидел золотой значок и кивнул.
Ганс сказал:
– Да, мы все – обладатели Золотого Знака почета, потому что мы одни из самых первых членов нацистской партии. Это мы прорубили тяжкий, кровавый путь через весь этот сброд и создали будущее для нашей партии. Дарвин первый, а наш фюрер – второй, кто сказал: выживает самый приспособленный, а побежденный не заслуживает ничего. Ты считаешь, у меня хороший английский язык? Я тоже так считаю.
Он засмеялся так громко, что закашлялся и подтолкнул Тима вперед.
Пение прекратилось, и все начали прислушиваться. Ганс стукнул кулаком по столу. Еще раз откашлявшись, он понизил голос и, погрозив Тиму пальцем, произнес:
– Ты, мой мальчик, должен слушать экспертов. А мы вот что говорим: правильно, товарищи, развешивайте плакаты о собраниях фашистов, а до собрания насмехайтесь над красными в ваших пабах. Когда вы соберетесь, они явятся, чтобы напасть на вас, в ярости от того, что вы их уделали. Тогда в глазах местных вы будете защитниками. И скоро на вас будут смотреть как на силу, обеспечивающую закон и порядок. Вами станут восхищаться.
Все это казалось вполне разумным, но внезапно комната закружилась. Тим вцепился в стол и почувствовал, как желчь подступает к горлу. О господи! Он вперился в серебряную солонку. Немцы снова запели. О господи. Вальтер и Ганс обдавали его запахом бренди и табака.
Оба с удивлением взглянули на него, когда он высвободился из их объятий. Хейне внимательно наблюдал за ним, и Тим кивнул ему. Не рискуя открывать рот, он еще раз кивнул всем в знак прощания на ночь и, пошатываясь, пошел в свою комнату. Каким-то образом он ухитрился раздеться и повесить одежду, после чего заполз под одеяло, мечтая, чтобы комната перестала вращаться. Никогда в жизни он не возьмет в рот ни единой капли алкоголя.