Истерли Холл - стр. 2
Полегче, красавица, осадила она себя. Может так случиться, что со следующей недели эта же клетка ожидает и тебя, если ты сумела произвести хорошее впечатление.
Эви тряхнула головой. Лучше не надеяться. Вдруг не примут.
От этой мысли она почувствовала почти облегчение, потому что, если ее не возьмут на работу, она сможет остаться здесь, с семьей, и продолжать стряпать для своей чудесной хозяйки. Мисс Мэнтон много всего ей объясняла и брала каждый месяц с собой на собрание суфражисток. И она так хотела, чтобы ей, Эви, лучше жилось. При этой мысли она снова тряхнула головой. Чтобы ей стало по-настоящему лучше жить, она должна стать поварихой, как того хотят мама и мисс Мэнтон. Тогда она сможет заработать достаточно, чтобы помогать своей семье, а в будущем выбиться в люди, открыв свое дело – гостиницу.
Она вытерла таз. В крошечной кладовке позади кухни было холодно и сыро. И вот уже Джек зовет:
– Давай, Эви, хватит мечтать, я тороплюсь, серьезно. У меня полно дел перед вечеринкой. Мне надо устраивать свою жизнь, сама знаешь.
Она развернулась на каблуках и бросилась назад, в тепло.
– Откуда же мне знать? – сказала она, уперев руки в бока. – Я здесь, чтобы тереть тебе спину и отмывать вас с папой, не говоря уже о Тимми, скажешь, нет?
– Во-во-во, а как же иначе? Вот погоди у меня!
Она улыбалась, не сводя глаз с Джека, чтобы успеть вовремя увернуться.
И точно, он брызнул на нее водой, но куда ему поспеть за ней!
– Вот так, голубь, шустрей надо быть!
Она услышала, как отец смеется вместе с ними. Но смех сразу же перешел в приступ кашля. Они с Джеком переглянулись. Но что толку давать волю этой внезапной тоске? Оба одновременно отвели глаза, и Эви протянула руку за карболовым мылом. Перед Джеком мылся отец, и мыло все еще было скользким.
Джек сидел в корыте, опустив голову. Ноги он согнул в коленях, и мешковина всплыла на поверхность черно-серой воды. Она нагнулась, взяла у него тряпку и принялась отмывать ему спину. Противный запах угля и мыла ударил в нос. Карболка смыла жирную пыль, но шрамы оставались видны, не черные, но серо-синие от навеки въевшейся в кожу угольной пыли. Это тень проклятой шахты гнездится в них, грозная, как тлеющая вонючая груда шлака, неодолимая, как те машины и механизмы, что держат поселок в своей власти.
Она терла все яростней. Вот будешь у меня розовый, черт тебя побери, думала она. Брат опустил плечи.
– Эй, полегче, подруга, кожу-то не сдирай!
Оказалось, что она содрала несколько болячек. Обычное дело для шахтеров, когда они трутся хребтом о низкую кровлю угольного пласта и сдирают кожу. Потекла кровь какого-то грязного красно-коричневого цвета. Отец снова зашелся в приступе кашля. Лиловые рваные шрамы, черные легкие, грязная кровь…