Размер шрифта
-
+
Исповедальная пора - стр. 5
Ты ерунда.
Мы все когда-нибудь умрём
Не навсегда.
С утра кричит «ку-ка-ре-ку»
Чудак-петух.
И мелят мельницы муку,
И дышит дух,
Где хочет дышит – не указ
Ему молва.
Все будут живы – это раз,
Здоровы – два…
«Я разделился на несколько жизней…»
Я разделился на несколько жизней,
Но ни одну не прожил до конца.
Ты становилась взрослей и капризней,
Я становился похож на отца.
Ты становилась взрослее и старше,
Я исступлённо вгрызался в слова.
Скрипка любимая, та же ты, та же…
Анненский умер, а скрипка жива…
Только смычок с ней уж больно курносый,
Он задавака и, верно, злодей.
Жизнь разделилась на пару вопросов:
Стоит ли дальше морочить людей?
Стоит ли дальше словечки, как поезд,
В даль уводить с небывалым трудом?
Жизнь превращается в кожаный пояс,
Что раскромсали столовым ножом.
Жизнь превращается в узкие тропки,
Как бы мне выбрать одну дотемна?
Мебель и книги годятся для топки,
Только любовь никому не нужна.
«Ты в Дрездене выходишь из трамвая…»
Ты в Дрездене выходишь из трамвая,
А я смотрю. И «Егермейстер» крут.
И осень, в каждом вздохе созревая,
Диктует мне смиренье и уют.
В кафе с утра угрюмые германцы
Торчат, и вместе с ними я торчу.
Куда спешишь ты? Где протуберанцы?
Где молодость? Где резкое «хочу»?
Сейчас уйдёшь ты, видимо, навечно.
Тебя прокисший воздух городской
От глаз моих укроет. Осень лечит,
Прописывая трезвость и покой.
А Дрезден по воде плывёт уныло,
В ней длинно отражаясь и скуля.
Ты вышла из трамвая. Всё постыло.
И камертон чуть ниже ноты «ля».
Прости-прощай, пылинок миллионы
Теперь берут меня на абордаж.
А зелень всё спускается по склонам
Горы, где дом никто не строит наш.
«Я в ярости, я в старости…»
Я в ярости, я в старости
Стою одной ногой.
И нет конца той ярости,
Мой каждый день – изгой.
Тверская, прежде Горького,
И мексиканский бар.
Я пью текилу горькую,
Я стар, я стар, я стар.
В виски стучится прошлое,
А там и ты мелькнёшь,
Красивая и рослая,
Не верящая в ложь.
Меня сменяв на призраки,
Ты растворилась в них.
Берлинами, парижами
Запнулся русский стих.
А дальше стал я гением
И вынянчил успех.
И даже индульгенцию
Я получил за всех.
Грызутся мысли ярые,
От них лишь пар извне.
Долги тревожат старые
И тени на стене.
Жаль, рюмки стали плаксами,
Дожить бы до хулы…
А в баре шум и клацанье
Тарелок о столы.
«Тихая музыка ночи могла бы меня…»
Тихая музыка ночи могла бы меня
За руку взять, довести до волшебного леса.
Я не могу больше слушать, как злая грызня
Бешеных псов разрушает ночную завесу.
Я не могу больше ждать, что забрезжит рассвет,
Я не надеюсь, что будет тебе интересно,
Где я нашёл эту музыку. Да или нет?
Нет или да? В уравнении всё неизвестно.
Страница 5