Исповедь уставшего грешника - стр. 28
Это была интересная мысль, мне даже понравилась.
Что надо говорить, я не знал и мямлил:
– Нет, Марин… Почему? И вообще… А дружить, если…
Но она снова не позволила мне договорить. Тут-то она и сказала то, что я изо всех сил стараюсь забыть, но не могу.
– Милый, ты понимаешь, что на моем месте может быть любая женщина, которая сможет с открытыми глазами слушать твои рассказы и жарить тебе картошку так, как ты любишь. Любая, понимаешь? Потому что, в сущности, все, чего тебе не хватает в жизни: внимания, и чтобы картошку жарили не лишь бы как, а именно так, как ты любишь…
Я решил, что больше не приду к Марине никогда.
Выяснялось, что я совершенно не умею расставаться с женщинами. Вообще. Как-то я предпочитаю, чтобы они уходили от меня сами, и сами говорили какие-то прощальные слова. Нет, послать я, конечно, могу. Истерику там устроить. Запросто. Но вот красиво уйти, уйти так, чтобы остаться друзьями, – не получается. Я вообще не очень понимаю: как можно остаться друзьями с той, которую любил? Вот женщина была для тебя миром, загораживала мир, заменяла… А потом остаться друзьями?
Не понимаю…
Когда в театре я увидел эту вертикальную спину, я почему-то сразу подумал, что расстаться с ней будет невозможно.
Или я это уже сейчас придумал?
Времена так путаются в голове: прошлое, настоящее, и будущее все время забегает. Старость, наверное…
А что, сынок, старость – это, может, когда времена путаются в голове. Как думаешь, я прав?
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Если я, почти пятидесятилетний, и почти (так, во всяком случае, мне кажется) здоровый мужик, у которого есть работа, относительное признание и еще более относительная семья, есть, наконец, сын, которого я люблю до умопомрачения, хотя всячески стараюсь этого не показывать, отчего подчас бываю излишне груб, и сам же от этого злюсь… Так вот. Если я, такой, как я есть сегодня, сейчас, в эту самую минуту, спрошу себя самого: «А что такое, в сущности, моя жизнь?» – что я сам себе смогу ответить? Наедине с самим собой, когда никого рядом: только ты сам, Небо и какая-то неясного происхождения стеснительность внутри, которая не позволяет врать – что?
Можно, конечно, решить, что у меня – кризис среднего возраста… Почему нет? В юности все проблемы можно списать на то, что ты слишком юн; не успеешь оглянуться, а уже – здрасьте! – кризис среднего возраста; потом – раз! – и уже всё можно списывать на старческий маразм. Когда жить – вообще неясно.
Неясно вообще: кто измерял возраст, кто ведает, когда у жизни этого конкретного человека начало, а когда кризис именно среднего возраста? Вот если б можно было эдак поглядеть на свою жизнь сразу, целиком ее окинуть – тогда, конечно, тогда понятно, где именно середина… Но на такое только Бог способен, а Он телеграммы: «Дорогой, ты дошел до середины жизни, у тебя – кризис», – не посылает чего-то.