Исповедь «святой грешницы». Любовный дневник эпохи Возрождения - стр. 10

Не знаю, за что этот грех попал в смертные. Так ли он страшен для человека? Неужели любовь к хорошей пище опасней любви к хорошей музыке или поэзии?

Страдала ли я чревоугодием? И да, и нет.

Confessus pro judicato habetur (сознавшийся считается осужденным – лат.).

Сознаюсь, что любила и люблю вкусно поесть и предпочитаю изысканную пищу грубому хлебу, украшенный стол и присутствие музыкантов на пиру убогому грязному столу в придорожной таверне, хорошее вино воде, а искусство опытного повара деяниям простой кухарки. При этом не страдаю от несварения желудка, поскольку не перегружаю его без меры, предпочитая оставлять место «для раздумий».

И я предпочту лечь спать голодной, чем съесть или выпить что попало. Это не капризы, а природная брезгливость. Я могу сидеть на хлебе и воде, если знаю, что хлеб испечен чистыми руками, а вода не набрана в луже на дороге.

Если это преступно – я преступница.

Чезаре также, он никогда не требовал для себя особых условий. Мне кажется, что Чезаре иногда даже не замечал, что именно ест или пьет. Брат одержим другим.

Моя мать Ваноцци Каттанеи умела подбирать поваров и наставлять их должным образом. Ловкий повар может ставить свои вкусы выше вкусов хозяев, он может постепенно приучить хозяев кушать то, что нравится лишь ему самому, либо то, что ему удается лучше другого.

Я знаю немало римских богатых домов, и не только римских, где именно так и происходит. Но этого никогда не бывало у нашей матери. Ваноцци Каттанеи умела настоять на своем и вынуждала поваров не только придумывать новые блюда, но и угождать ее вкусу, который был весьма взыскателен. В нашем доме я привыкла отдавать должное не только самим блюдам, но и приправам или соусам к ним, а также тому, как еда украшена и подается на стол.

Если это грех, то я грешна – я люблю вкусно покушать, не переедая, люблю, когда еда не смесь продуктов, входящих в нее, а тончайшее сочетание разных вкусов и свойств, когда все, что должно быть горячим, горячо, холодное не тает, а вина изысканны. Но это скорее любовь к прекрасному, ведь прекрасное возможно и за пиршественным столом.

Итак, что любила и люблю теперь я, что любил Чезаре, то есть любовь к какой еде могла перерасти у нас в грех чревоугодия.

Первой едой, которую я попробовала, появившись на свет в Субиако, было материнское молоко. Именно материнское, а не кормилицы. Наша мама не жалела свою пышную грудь, кормя всех детей сама, она говорила, что грудь женщине дана, чтобы снабжать молоком детей, а не для украшения. Ее грудь не пострадала, оставшись все такой же пышной и белой на долгие годы.