Исповедь священника перед Церковью - стр. 4

Иеромонах Спиридон, несмотря на огромный круг своего общения (простонародье, инородцы, инославные, каторжники, военные, собратья по духовному сословию) долго долго был духовно и интеллектуально одинок. Очень многое он понимал как бы на ощупь, интуитивно, порой путаясь в интеллектуальных формулах при оценках того или иного явления. Чуткий к фальши и несправедливости, он 20 июля 1914 года, после оглашении высочайшего Манифеста о вступлении России в войну, сказал в проповеди: «Пока христиане будут вести войны, до тех пор они… не вправе называть себя христианами». И при этом общее мнение среды, патриотические лозунги, ссылки церковного начальства на примеры из жизни святых (известное благословение святым Сергием Радонежским монахов-воинов Пересвета и Ослябя) заставили его попроситься на фронт.

После попадания под бомбы, сброшенные из немецкого аэроплана с крестом, в лесном уединении Спиридон внутренне осознал, что война, в которую Россия попала, как в капкан, есть погибель. Прежде всего, погибель для человека, которого та растаптывает в прах, унижая в нем образ Божий: война есть пагуба и для всего христианства. когда-то юношей он пошел на служение в церковную миссию, считая, что таким образом откликается на призывы Евангелия к преображению себя и мира. Но оказалось, что пастыри Христовы переиначили Его заповеди, подчинив их интересам государства (а затем и собственным частным интересам, часто материального порядка).

Причину подобного положения вещей он находил (и здесь не обошлось без книжных знаний, приобретенных самоучкой) в симфонии между империей и Церковью, которая еще при римском императоре Константине Великом (272–337 гг.) превратила религию в удобный инструмент для манипулирования людьми. В результате христианство оказалось в порабощении у синедриона новых фарисеев, то есть христианского духовенства. Так увиделось архимандриту Спиридону, и он испытывал от этого отчаяние, так как понимал, что сам долгие годы служил лишь интересам своего сословия и кесаря. Он так же, как и его собратья, низводил евангельское учение «на степень государственной политической жизни с ее враждебными интересами против моего возлюбленного Христа». Позже отец Спиридон определил себя как «христианского анархиста», а «государственных христиан» (так называл он тех прихожан, кто посещал храмы в силу традиции или из-за боязни перед властью) считал орудиями фарисеев и лицемеров. Несколько лет спустя он писал (далее курсив мой. – П.П.): «Пастыри Христовы не должны знать абсолютно никакой государственной власти и тем более жертвовать ей своих христиан,