Исповедь старого молодожена - стр. 36
Девушка-адвокат с интересом разглядывала меня. А я в мечтах был уже далеко, в ее квартире, прикидывая, как бы мне снять пиджак так, чтобы она не обнаружила отсутствие пистолета.
И тут передо мной возник полицейский.
– Это у вас зеркала сняли? – спросил он.
Девушка-адвокат на заднем плане явно прислушивалась.
– Я жду опергруппу, – попытался я спасти положение, добавив еще металла в голос.
– Все, дождались, мы опергруппа, поехали к вашей машине.
Мне показалось, что девушка едва заметно улыбнулась. Все-таки эти адвокаты видят людей насквозь. Вплоть до несуществующего пистолета под пиджаком.
24. Русалочка
В какой-то момент в целой обойме друзей остался только один холостой патрон – я. Остовы моих ровесников догорали в бурьяне браков, а я летал по небу все такой же ослепительно серебрянокрылый, гордый и никому не нужный.
Женатые друзья везде таскали меня с собой. Они таскали меня в качестве передвижной декорации: им нравилось разжигать друг перед другом костры тщеславия на фоне моего мрачного лица. В моих кулисах друзья с аншлагами давали один и тот же посредственный, надо сказать, спектакль под названием «Никогда не женись». Эта фраза, произносимая обязательно с томной декадентской интонацией, формально говорилась в мою сторону, но истинным ее адресатом, конечно, были их жены.
Эти одомашненные кобели и думать не думали о моих чувствах. Ведь это только с виду я был серебрянокрыл. Но неужели они не понимали, что невелика радость парить в небесах вместе с недалекими голубями, не видевшими дальше своих хлебных крошек? Я бы нисколько не возражал, если бы меня окольцевали: не такая уж и гордая это птица – самолет. Я был и сам не прочь небрежно бросить в кого-нибудь с усталой интонацией, испуганно озираясь, как бы меня не услышала вышестоящая инстанция, беседующая с подругами: «Эх, брат, поверь мне, никогда не женись!»
И однажды я все это друзьям высказал. Мы как раз были впятером в походе: Сема и Леша Невидимка с женами и палатками плюс я, без жены и даже без подозрения на оную, не говоря уже о палатке, – к тому же, все пьяные, то есть в идеальных условиях для душераздирающего признания. Там, на фоне драматического заката, из меня вывалилось с горкой и про стакан воды в старости, и про наш древний княжеский род, который на мне прервется, и про бессмысленность накопленных мной миллиардов. По всем пунктам сильно зашкаливало. Старости с ее водами тогда еще даже не мерещилось, род наш был не таким уж и древним и, тем более, ни разу не княжеским, а мои миллиарды если и накопились, то исключительно в моей голове, не уведомив об этом банки.