Исповедь старого молодожена - стр. 26

С нами поехал Семин приятель Павлик, с которым я до этой поездки знаком не был. Интересный человек, оригинал. Павлик страдал ксенофобией, аллергией, мизантропией и шовинизмом, как великодержавным, так и мужским. У Павлика были гипертрофированы все формы неприятия окружающего мира. Он словно ходил в невидимых белых перчатках и брезгливо морщился.

В «Шереметьево» Павлик заявил, что незачем ехать в Амстердам, к этим «пидорам». Одним из главных божеств в его древнегреческом пантеоне была гомофобия. Правда, устоявшаяся уменьшительная форма его имени «Павлик», вечная утомленность членов и брезгливая кривизна тонких губ несколько контрастировали с его убеждениями.

В Амстердаме Сема, организатор поездки, зачем-то поселил нас с Павликом в один номер. Мой предприимчивый друг объяснил это соображениями экономии. Учитывая, что сам Сема разместился в люксе, понятно, на ком и ради кого он сэкономил. В этом был весь Сема – незаконнорожденный внук Остапа Бендера.

В нашем с Павликом номере стояла огромная, развратная в своем великолепии и великолепная в своем разврате двуспальная кинг-сайз кровать. «Я вовсе не для сна», – намекала кровать своими размерами и раскидистым балдахином. Всю неделю, пока мы пробыли в Амстердаме, я спал, как король в позе звезды. Гомофобствующий Павлик жался к самому краю, чтобы не уступить ни пяди своей сияющей гетеросексуальности в спорадическом контакте с поверхностью другого мужчины.

Как-то утром я проснулся раньше Павлика и пошел принять душ. Пока принимал, под грузом капель устал и решил ненадолго прилечь в ванну отдохнуть. Техногенный водопад из душа ласково омывал мое бренное тело. Розовые птички с кафельной плитки внезапно расправили крылья и закружились под потолком.

Я понял, что сплю. Запах голландских печенек, пропитавший стены в этом городе, сделал свое психоделическое дело: мне приснился какой-то особенно нереально реалистичный сон. Я ступал по сочному мху, охавшему от каждого моего шага. Вокруг порхали кафельные пташки. Лианы ласкали меня длинными зелеными пальцами. Из клокочущей чащи мне навстречу вышла потрясающей красоты девушка. Нагая и первобытная, несказанно прекрасная, как те актрисы из нехороших фильмов. Незнакомка приблизилась ко мне и что-то сказала. Ее тонкие губы брезгливо искривились. Я вздрогнул и открыл глаза.

Надо мной склонился Павлик. Он держал меня за руку. А я был непоправимо обнажен в своей ванной сонливости.

– Твою мать! – сказал Павлик.

Он отдернул руку и отскочил назад почти к самой двери. Это был явный мировой рекорд по прыжкам назад в закрытых помещениях.