Испанец. Священные земли Инков - стр. 42

– Землетрясение… – пробормотал Чабча Пуси, вроде как извиняясь.

– Страна сумасшедших! – взорвался испанец. – Все сумасшедшие… – Он спрыгнул на землю и осмотрел плот, который оказался целым и невредимым. Было совершенно очевидно, что после подобных встрясок от деревянной лодки осталась бы груда щепок. – Ну что, идем?

Они вновь двинулись в путь, держа курс на юг, ощущая, как время от времени земля вздрагивает у них под ногами, словно огромный зверь, который никак не может отдышаться, обессилев после страшного напряжения.

– Это продлится несколько дней… – заметил курака после очередного толчка, который чуть было не опрокинул их на землю. – И вполне возможно, что самый сильный толчок еще не произошел. Жрецы о нем предупреждали, но все произошло на сорок дней раньше.

– Они могут предсказывать землетрясения? – заинтересовался андалузец. – Но каким образом?

– Читая по внутренностям ламы, которой только что перерезали горло.

– А, понятно!.. Суеверия!.. Несомненно, что у вас на каждый случай имеется закон и суеверие. Без них вы словно дети, заблудившиеся в лесу.

– Они составляют суть нашего народа и нашей истории. В них заключен опыт прошлого.

– Страшно подумать, как будет реагировать народ, который опирается лишь на опыт прошлого, когда вдруг окажется в новой ситуации, не предусмотренной законами или традициями.

– Все предусмотрено. Ничего никогда не бывает абсолютно новым.

– Ясно, что ты не знаком с капитаном Писарро. Вот уж от кого можно ждать чего угодно.

– Ты часто о нем говоришь. Он что, твой друг?

– Он мой начальник. Кровожадный зверь с золотым сердцем. Человек, которого хочется придушить, а на следующий день ты его обожаешь; жестокий и эгоистичный старик, которого презираешь все то время, когда не восхищаешься, и который похож на шлюху из таверны, которая изменит тебе с кем угодно, однако наедине заставляет чувствовать тебя богом и единственным мужчиной в ее жизни.

– Он делает тебя счастливым в постели?

Испанец вздрогнул, выхватил меч и одним взмахом отсек бы инке голову, если бы тот не кинулся наутек.

– Что ты несешь, мерзавец? – в ярости воскликнул испанец. – Как ты смеешь?..

Чабча Пуси остановился в пятнадцати метрах и протянул руки, желая его успокоить.

– Погоди! – взмолился он. – Не кипятись. Я не хотел тебя оскорбить.

– Как это не хотел оскорбить? – кипятился Молина. – Ты только что спросил, не сплю ли я с Писарро. Кто я, по-твоему? Грязный педераст?

– Ты говорил о нем с таким чувством и воодушевлением! С ненавистью и одновременно с любовью, как обычно говорят о любимой женщине.