Искусство русской беседы - стр. 24
Евгений Павлович. Всё равно! Вы должны были бежать за Аглаей, хотя бы другая и в обмороке лежала!
Мышкин. Да… да, я должен был… она ведь умерла бы! Она бы убила себя, вы ее не знаете, и… всё равно, я бы всё рассказал потом Аглае Ивановне и… Видите, Евгений Павлович, я вижу, что вы, кажется, всего не знаете. Скажите, зачем меня не пускают к Аглае Ивановне? Я бы ей всё объяснил. Видите: обе они говорили тогда не про то, совсем не про то, потому так у них и вышло… Я никак не могу вам этого объяснить; но я, может быть, и объяснил бы Аглае… Ах, боже мой, боже мой! Вы говорите про ее лицо в ту минуту, как она тогда выбежала… о, боже мой, я помню!.. Пойдемте, пойдемте!
Евгений Павлович. Куда?
Мышкин. Пойдемте к Аглае Ивановне, пойдемте сейчас!..
Евгений Павлович. Да ведь ее же в Павловске нет, я говорил, и зачем идти?
Мышкин. Она поймет, она поймет! Она поймет, что всё это не то, а совершенно, совершенно другое!
Евгений Павлович. Как совершенно другое? Ведь вот вы все-таки женитесь? Стало быть, упорствуете… Женитесь вы или нет?
Мышкин. Ну да… женюсь; да, женюсь!
Евгений Павлович. Так как же не то?
Мышкин. О нет, не то, не то! Это, это всё равно, что я женюсь, это ничего!
Евгений Павлович. Как всё равно и ничего? Не пустяки же ведь и это? Вы женитесь на любимой женщине, чтобы составить ее счастие, а Аглая Ивановна это видит и знает, так как же всё равно?
Мышкин. Счастье? О нет! Я так только просто женюсь; она хочет; да и что в том, что я женюсь: я… Ну, да это всё равно! Только она непременно умерла бы. Я вижу теперь, что этот брак с Рогожиным был сумасшествие! Я теперь все понял, чего прежде не понимал, и видите: когда они обе стояли тогда одна против другой, то я тогда лица Настасьи Филипповны не мог вынести… Вы не знаете, Евгений Павлович (понизил голос таинственно), я этого никому не говорил, никогда, даже Аглае, но я не могу лица Настасьи Филипповны выносить… Вы давеча правду говорили про этот, тогдашний вечер у Настасьи Филипповны; но тут было еще одно, что вы пропустили, потому что не знаете: я смотрел на ее лицо! Я еще утром, на портрете, не мог его вынести… Вот у Веры, у Лебедевой, совсем другие глаза; я… я боюсь ее лица! – прибавил он с чрезвычайным страхом.
Евгений Павлович. Боитесь?
Мышкин. Да; она – сумасшедшая!
Евгений Павлович. Вы наверно это знаете?
Мышкин. Да, наверно; теперь уже наверно; теперь, в эти дни, совсем уже наверно узнал!
Евгений Павлович. Что же вы над собой делаете? Стало быть, вы женитесь с какого-то страху? Тут понять ничего нельзя… Даже и не любя, может быть?