Искуситель - стр. 37

– Ну, что, сестрица, – сказал я, – теперь ты знаешь наверное?..

Машенька как будто бы не слышала, что я говорю с нею, и вместо ответа наклонилась и начала рвать полевые цветы, которыми весь луг был усеян.

– Ты говорила с Феничкой Лидиной? – продолжал я.

– Как же! – отвечала Машенька, не переменяя положения. – Я много с ней говорила, она премилая!

– Что? Она узнала от своей маменьки?..

– О чем?

– Разумеется, о том, родня ли мы или нет.

– Ах да!.. Что это за травка такая? Посмотри, посмотри, братец!

– Не знаю! Ну, что ж она тебе сказала?

– Кто?

– Феничка.

– Что сказала? Ничего!.. А это что за цветок? Кажется, иван-да-марья?.. Да, да!.. Какой миленький!.. Да какой же он душистый!..

– Что ты, сестрица! Он ничем не пахнет. Так Феничка тебе ничего не сказала?

– Ничего! Мы об этом и не говорили.

– Как? Ни одного слова?

– Ах, вот и маменька! – вскричала Машенька, увидев вдали Авдотью Михайловну.

– Сестрица! – сказал я, взяв ее за руку. – Это нехорошо, ты говоришь неправду.

Машенька вспыхнула и бросилась от меня бежать, как сумасшедшая. Бедняжечка! Она еще в первый раз в жизни решилась солгать, говоря со мною.

Прошло два года после этой поездки в город – два года самые счастливейшие в моей жизни: они пролетели, как два часа. Моя любовь к Машеньке давно уже не была тайною, мы были помолвлены. По просьбе Ивана Степановича губернатор записал меня на службу, то есть я считался в его канцелярии и успел уже получить первый офицерский чин. Когда мне минуло восемнадцать лет, мой опекун объявил решительно, что откладывает нашу свадьбу еще на три года и что я должен прослужить это время в Петербурге или в Москве, а не в нашем губернском городе, чтоб хотя несколько познакомиться со светом и сделаться человеком.

– Да, Сашенька! – сказал он мне, когда за несколько дней до моего отъезда зашла у нас об этом речь. – Да, мой друг! Ты еще совсем ребенок и долго им останешься, если все будешь жить у нас под крылышком. Эх, досадно! Зачем я послушался жены и сжалился над слезами этой девчонки… То ли бы дело!.. Хотел я записать тебя в военную службу, так нет! Подняли такой вой, что хоть святых вон понеси! Ну, делать нечего, а жаль, право, жаль! Военная служба лучшая школа для молодого человека, не правда ли, старый товарищ? – продолжал мой опекун, обращаясь к Бобылеву, который стоял, вытянувшись молодцом, у дверей гостиной.

– Не могу знать, ваше высокородие! – отвечал заслуженный воин с приметным замешательством.

– Я спрашиваю тебя, где лучше служить: в каком-нибудь приказе или в лихом драгунском полку?