Искушение - стр. 7
– Говорит, ей до Яблочного Спаса не положено… Она после гибели брата такая набожная стала. Ну, ты-то знаешь, зачем спрашиваешь?
– Пойдем уже. Будешь хрустеть своими яблоками и меня слушать.
Воронова любила поесть. Ее пышные формы не соответствовали нежному возрасту. Когда она шла в компании своих подруг, выглядела старше всех. Только ростом не вышла. Пышная, грудастая, с влажными живыми глазами она давно познала мужскую ласку, без стеснения признавалась в этом. Поэтому совершенно не понимала подругу, добровольно лишающую себя такого удовольствия. С Женькой Глаша дружила с отчаянной искренностью, жалея и любя непутевую девку. Зная это, Платова все-таки переживала: расстаться с накопленными деньгами, на которые были совсем иные планы – дело нешуточное. Нужно разжалобить подругу, заставить ее поверить в то, что от ее решения зависит жизнь.
– Ну, выкладывай, что у тебя стряслось? – Глаша аппетитно хрустела яблоком, сорванным только что.
– Голова прошла?
– Что?
– Голова, говорю, больше не беспокоит? – Женя не могла представить, что можно с таким аппетитом есть, страдая от головной боли.
– Отпустило. – Глаша не уловила издевки, но Платова не собиралась продолжать в том же духе. Цель ее прихода иная. – Сорви и ты, может, поможет проблему разрешить.
– Ты не смейся, я ведь к тебе по очень серьезному делу.
– Слушаю, слушаю.
– Глаша, я тебе скажу по секрету. Пообещай, что никому ни слова!
– Ты же знаешь, у меня тайна рассказа гарантирована, – усевшись на пенек от недавно спиленной старой груши, Глаша продолжала за обе щеки уминать белый налив.
Женьке расхотелось говорить о таких важных для себя вещах, когда настроение у подруги такое несерьезное. Никакой сосредоточенности, никакой гарантии сохранения тайны. Но другой подруги у Платовой не было, так что выбирать не приходилось. Напустив на себя жалостливый, устало-отрешенный вид, она села прямо на землю.
– Плохи мои дела, Глаша. Дошла я до края, – Женя почувствовала, как глаза наполняются слезами.
Кажется, разжалобила она в первую очередь саму себя. Представила, что еще долгие годы изо дня в день жизнь ее будет состоять из подъемов ни свет, ни заря, тяжелой работы на ферме, бесконечной возни по хозяйству. К тридцати годам руки ее огрубеют, лицо покроется сеткой глубоких морщин, никакой романтики, никакой красоты. Замуж выйдет без любви, обзаведется детьми. Дети от нелюбимого мужа – страшная кара. Сможет ли она любить их чистой преданной материнской любовью? Безрадостное существование, заполненное бесконечными хлопотами, выполнением супружеских обязанностей, именно обязанностей, от которых она бы легко отказалась. Разве для этого она появилась на свет? Если для этого, то она не согласна и хочет со всем этим покончить раз и навсегда!