Искупление - стр. 44
Сергея дед Матвей застал сидящим в задумчивости на крыльце. Он смолил, нахмурясь, сигарету.
– Ты закурил, чо ли? – спросил дед Матвей, поздоровавшись. – Ты, катца, не курил?
– Тут не только закуришь, но и запьёшь, – мрачно ответил Сергей, и со злобой отшвырнул окурок.
– Чо так? – уставился в глаза Сергею дед.
– Чо, чо! Через плечо да в гачу! Милый соседушка, чтоб его приподняло да шмякнуло, деньги за электричество требует. Говорит, поиздержался, дети голодные.
– Сколь ты ему должон?
– Пять тысяч. Раньше говорил, что три.
– До пятого подождёт? С пенсии отдадим ему, брюхатому борову.
– Пять тысяч долларов? – поднял глаза на деда Сергей.
– Каких таких долларов? Он чо, в своей Америке живёт? – выругался дед. – За пять столбов и моток проволоки таки деньжищи, мироед проклятый! Ох, и придёт Сталин, ох, и сунет им под хвост головёшку!
– Не придёт и не сунет. Не нужен он теперь никому.
– Как это не нужон! Этих гадов расплодилось – ступить негде! А ты говоришь, не нужон!
– Почему он должен этим заниматься, а не мы сами? Он что, палач? Почему мы ждём кого-то, кто за нас будет бороться?
– Дык…
– Дык придёт по нашей просьбе, даже не просьбе, а слезливой мольбе, сделает своё доброе дело, очистит нас от воров, грабителей, предателей. Пройдёт время, и мы забудем о его добрых делах. Хуже того, нечистая сила будет проклинать его как палача, убийцу, губителя всего святого, и ещё хуже: мы им будем подпевать и поддакивать в их гадких делах. Так что, будем звать Сталина?
– Я завсегда был за Сталина! – твёрдо высказался дед, и в голосе его была обида за того, с чьим именем он строил колхоз, шёл в атаки, восстанавливал израненное войной государство. Звучала и уверенность в их общем деле, уверенность, что и другие, кому дорога страна, не предали Сталина, не предали его идеи, которые сейчас затоптаны, оплёваны, но оживут и будут опять звать народ на подвиги. Вернутся тогда и счастье, и радость к народу, и почувствует он себя вновь хозяином страны, её защитником.
– Народу как плохо не жилось, а он завсегда защищал свою страну, – дед Матвей в прищуре всё повидавших глаз, как в фокусе, собрал всю свою жизнь, напряг память. – Кода тута зверствовал Колчак с чехами, потом всяки разны банды шлындали, и тода народ знал, куда ему идти. Наболело у ево на душе за всё время, пока над им изгалялись все, кому не лень – и помещики, и богатеи, зализанный писарчук и тот казал над мужиком свою брезгливость. Вот так жили.
– А сейчас живём не так? – краснота щёк выдала возмущение Сергея.
– Ну, не совсем так. Никто, вроде, не издеватся, не убиват…