Искупление. Том первый: Озерон - стр. 16

–Даже не пытайтесь их изменить. Здесь не поможет шоковая терапия – не пройдя преисподней, им не выстроить рай. Вы можете ускорить несколько этот процесс, уберечь от слишком тяжелых ошибок. Но некоторые ступени не перепрыгнуть. К великому сожалению, их не уберечь от рабства, расизма и прочих пороков цивилизации. Но можно уберечь от умопомрачения Темных Веков, инквизиции, геноцида, мировых войн, религиозного фанатизма. Будут кризисы, но ваша цель – подсказать им выход. Бесцветность голоса усиливает тяжесть слов.

–Помните, вы не можете вести их. Расставьте вехи, последуют ли они за ними – уже не ваше дело.

–К чему же тогда весь мой труд? – недоумение Тридцатьседьмого не знает границ. – Пусть сами растут и развиваются.

–Это свобода выбора. Вашу планету сгубило незнание альтернативы. Ваша история напоминает путь слепого по идущему вдоль обрыва карнизу – нелепые порывы, продиктованные страхом. И в конце, что логично, ваша цивилизация все-таки сорвалась. Но вы не видели и не знали другого выхода, не могли принять его. Идеи, казавшиеся блестящими, вели в бездну – так наш слепец хватается за торчащий корешок, не ведая, выдержит ли этот прутик или же сорвется вместе с куском земли ему на голову.

С трудом поднялся Академик. По сухому щелчку свет погас. Мгновение спустя опустился защитный экран за спиной лектора. В иссиня-черной бесконечности мягко мерцают звезды. Призрачный свет залил залу, глуша лишние звуки. Сине-белое сияние придает лектору мистический ореол. Слова льются по серебристому потоку:

–Агент, помните! Мы не боги. Нам ведомы страх и жалость. Страх опоздать в помощи. Жалость к тем, кто слеп. Наши имена останутся неизвестными – что они, как не просто сотрясение воздуха? Наши дела останутся вечными. Не познавшие ужасов войны и голода поколения станут нашей единственной наградой – негромкие раскаты голоса заполняют каждый уголок, завораживая.

–Тяжело, порой невыносимо. Извиваемся, корчимся, кричим от боли и усталости. Отчаяние от сомнений и неудач. Таков наш удел. Сопротивление. Напоминание, что четвертый тип может быть другим. Мы можем быть другими, по капле выдавливая из себя подлого и жестокого человека. Те самые десять праведников, что могли бы спасти Содом – каждое слово словно высекается в застывшем воздухе.

Переводя дух, Академик прислонился боком к столу и тяжело оперся о край. Тысячелетия искусственной жизни, в полумертвом состоянии. Ради таких вот моментов. На его памяти это был далеко не первый ученик. Скольких он проводил! Каждый раз после анабиоза он не мог вспомнить даже их лиц. Давно уже умерли в старой душе привязанность и любовь. Осталось только чувство вины и долга перед вот такими светлыми и совсем еще юными идеалистами, верящими в прекрасное будущее.