Искупление - стр. 37
И новая волна рыданий…
– А ещё я опасаюсь очень, – прорыдавшись, сообщила она почему-то вдруг полушёпотом. – Что он теперь меня просто выкинет…
– Что значит – выкинет? – не понял Максим. – Куда выкинет?
– Ну, из дома, из жизни… Он даже, понимаешь, не стесняется теперь ничего. Единственное, что его сдерживало – это папа. А теперь папы не стало… Он меня выставит, а её приведёт сюда…
Мать снова зашлась в рыданиях. Потом вдруг резко смолкла, подняла на него осоловевшие глаза:
– А Артём как? Где он? Вы же с ним ушли?
– У себя, наверное, – процедил Максим.
– Как думаешь, может, Артёма к отцу подослать? Ну, чтоб он сказал ему… как сын… что, мол, не поддерживает его? А если вдруг что – останется со мной и с ним не будет знаться? Артёма-то Дима всё равно любит… Да, так я и сделаю. Артём у нас умный, может, ещё что-нибудь придумает такое… веское. Хотя сейчас, правда, Дима страшно на него злится. Опять же из-за этой Алёны... Но ничего, это мелочь, остынет.
Мать грузно, несмотря на малый вес, поднялась с кресла.
– Да, так я и сделаю. Как думаешь, Максим?
– Артём сто пудов что-нибудь придумает, уж точно, – буркнул Максим.
От щемящей жалости к матери не осталось ни следа. Наоборот, накатило внезапное раздражение.
Но на пороге она оглянулась и произнесла почти трезвым голосом:
– Мне так жаль, что ты далеко. Мне бы очень хотелось, чтобы ты жил здесь.
«Хоть кому-то этого хочется», – усмехнулся он.
7. 7
На самом деле, всё не так и плохо складывалось в жизни Максима.
В пансионе оказались сплошь родственные души – дети, которые в собственной семье чувствовали себя ненужными. По большей части – отщепенцы, от которых открестились-откупились деловые и сверхзанятые родители. Лишь у единиц – непреодолимые обстоятельства. Большинство же… Конечно, в такую среду влился он запросто. Сразу стал своим. И уж ему, строго говоря, жаловаться было грех: любили его и одноклассники, и учителя, и воспитатели, и девочки. И он любил девочек, но не сердцем. Ну а сердце… оно будто превратилось в механизм с определённой функцией: качать кровь и ничего более.
Затем вуз. Поступил в Балтийский университет имени Иммануила Канта. Учился даже не то что хорошо, а блестяще, и брал, конечно, далеко не прилежанием, как, впрочем, и раньше. И прежде учителя, и преподаватели сейчас очень изумлялись: как можно – при такой разболтанности так учиться? Просто от природы ему достался не только тонкий слух, но и уникальная слуховая память. Поэтому он, услышав мелодию однажды, мог влёгкую её воспроизвести, чем с детства приводил мать в бурный экстаз. Ну а запоминать массивы научной информации, даже слушая вполуха, оказалось ничуть не сложнее. Как итог – зачётка с одними «отлично».