Искра: судьбе вопреки - стр. 23
Через пять часов Лоби разрешила сесть рядом с фетроем и взять его за руку. Уверена, она считала, что это как-то могло помочь. Из-за моей искры или моих чувств. Но я как умела, а умела я, увы, никак, пыталась передать Хартману свои силы.
Не знаю, что произошло со мной в палате фета Сайонелла, но ни единого намека на раны у меня не осталось. Если Григорий смог меня вылечить, что ему вылечить великородного, у которого одна из искр – лекарская? Который сильнее всех великородных дистрикта?
Когда Хартмана под тройным восстанавливающим куполом перевели в палату интенсивной магической терапии, Лоби и Григорий едва держались на ногах. Шутка ли – с таким грузом ответственности вытаскивать с того света правящего! Учитывая необходимость соблюдать инкогнито, они не могли никого позвать на помощь, рассчитывая только на собственные силы и волю фетроя к жизни.
Сейчас оставалось лишь ждать, когда Харви придет в себя. Это может случиться через час, через день или через месяц. Может не случиться вовсе. После таких ранений никогда нельзя сказать наверняка. Но что-то мне подсказывало, что мой Великогад на то и Великогад, чтобы даже смерти показать средний палец и свою коронную улыбку. Такую, похожую больше на усмешку, но безумно, до одури обаятельную!
Хотелось думать, что самое страшное позади, но Лоби каждый раз повторяет после сложных операций, что самое трудное – впереди. Самое невыносимое – ожидание, когда от нас уже ничего не зависит. Никто и никогда не может дать гарантий. Ни маг, ни обычный доктор. Григорий и Лоби влили в Хартмана много энергии, я и сама чувствовала, как перстень передавал мою силу, не знаю, правда, присутствующим или Харви, которого я держала за руку, боясь отпустить. Я изучила каждый миллиметр его грубой кожи, каждый изгиб, каждый бугорок, каждую морщинку на сухой ладони. Наши перстни время от времени соприкасались, вспыхивая золотым сиянием, а, когда размыкались, снова сияли красным. Кто бы еще объяснил, что это значит?
Фет Сайонелл не появлялся, Лоби оставила мне тревожную кнопку и тоже ушла. Кроме меня и безмятежно отдыхающего фетроя в палате никого не было. А еще эта пугающая тишина, изредка прерываемая жужжанием аппаратов… Темноту рассекал приглушенный свет серебристого кокона, на тонкую пленку которого я смотрела с надеждой. Когда она истлеет и проклюнется вторая – голубая – можно сказать, что жизни пациента ничто не угрожает. Ну, а появление третьей – зеленой – свидетельствует о скором пробуждении.
За окном уже брезжил рассвет, когда комнату озарило зеленое сияние. На сердце сразу же стало легче. Я прижимала теплую ладонь Харви к груди, гладила мужчину по волосам, о чем-то рассказывала, чем-то делилась, кажется, в порыве страха и волнения с уст даже слетели те слова, что Альби отправила ему по тмс, а Зейда удалила. К лучшему удалила. Ни к чему ему знать. Это лишь осложнит и без того сложные отношения… А на Зейду сейчас мне было глубоко плевать! Я не могла оставить Харви. Не могла и все!