Искатели Абсолюта. В преддверии бури - стр. 15
«Только не Холод, – взмолился он про себя, вновь почувствовав тупую, ноющую боль в сердце, – только не Холод»
Хотя какой смысл молиться, ведь почти десять лет прошло с того дня. Столько не прожить ни в Холоде, в Янтаре. Никому не прожить, даже хорошо подготовленному взрослому. А уж ребёнку – и подавно.
«Ещё один мир зовется «Камень», там вздымаются до небес мертвые, холодные вершины бесснежных гор. Четвёртый же – «Смерть», ибо он – безжизненная пыльная равнина, и воздух его ядовит и убивает любого, кто вдохнет его, в несколько коротких мгновений…»
Да, есть места и пострашнее Холода. Но Смерть хотя бы лишает свою добычу жизни быстро и без мучений. Говорят, тот, кто забрел в Смерть, через пару шагов просто падает, лишившись чувств, и даже не понимает, что умер. Нет, всё-таки это не так страшно, как замерзать, зная, что тебя ждёт и что помощи не будет.
«Оставшиеся же Дороги ведут в никуда. В ничто, в абсолютную пустоту, в нигде, переполненное путями междумирья, видеть которые могут лишь Странники. Остальные же, вечно бродя в поисках троп, становятся призраками Дорог: потерянными, проклятыми, озлобленными на всех, кто избег подобной участи. Ибо там, за Гранью, никто, кроме Странников, не способен найти дорогу домой. Равно как не способен сохранить разум…»
Стать таким призраком, вечным скитальцем – вопреки доводам рассудка, даже такая судьба казалась ему не столь ужасающей. Лишь бы только не Холод! И не Смерть!
Бессонница мучила его каждую ночь. Каждую проклятую ночь он лежал, уставившись в потолок, и не мог уснуть. Он давно выучил узор, состоящий из сучков и прожилок на потемневшем от времени дереве. Каждую ночь он проводил по нему взглядом, будто пальцем. Он мог бы по памяти и с закрытыми глазами повторить его в любой момент, но зачем? Раньше этот рисунок помогал ему коротать длинные ночи, дожидаясь спасительного утра, когда в усиливающемся свете фонарей накатывала, наконец, усталость, а за ней приходил и сон, в котором не было тревожащих душу сновидений. Но теперь и это средство перестало помогать. Оставалось лишь ждать того странного утра, что бывает на Перекрёстке Миров, утра, которое начинается не с восходом солнца или иного светила (ведь тут их нет), а с того, что приглушенные на ночь газовые фонари вдруг начинают разгораться всё ярче и ярче, и густые ночные тени жалобно отползают от них, прячась под стенами домов и в глубине придорожных канав, хоронятся под днищами оставленных на ночь телег и возков, чтоб переждать очередной день под вечно тёмным небом.
И он ждал, привычно обводя взглядом древесные узоры, потому что больше ему ничего не оставалось делать. Только ждать и про себя повторять то ли сказку, то ли присказку, которую наизусть знала когда-то его маленькая сестрёнка, пропавшая целых десять лет назад…