Исход. Роман о страхах и желаниях - стр. 3

Под утро боль слабела. Сергей менял вымокшие за ночь от пота ночнушку, наволочку и простыню, снимал с мамы памперс, протирал кожу теплой водой с ромашкой. Она обнимала его за шею тонкими высохшими руками и бормотала что-то бессмысленно-старушечье. От нее исходил лежалый запах старости и лекарств. Она тихо спрашивала:

– Зачем такую боль терпеть, Сереженька? Зачем жить так?

Она жила в подмосковном Шолохове. Ее квартира была одним из осколков размена московской. Сергей с семьей переехал в бирюлевскую двушку. Присматривала за матерью соседка, одинокая спивавшаяся старушка. Сергей приплачивал ей, а когда она не могла, сидел с матерью сам.

Сначала он колол промедол и трамадол. Стала кричать сквозь сон. Было еще хуже, словно из нее высасывали жизнь, а она не могла даже посмотреть, кто. Увеличил дозу, и Татьяна Ивановна все время проводила в мутном бессознательном мороке. Никого не узнавала, видела в людях врагов, желающих ее смерти или имущества. Часто обращалась к мертвому мужу, или звала мать, тоже покойницу.

– Да не мучайте вы ее, колите невроксан, – посоветовал врач «скорой» после одного из приступов.

Препарат, прочел Сергей в интернете, нарушает работу печени и почек и убивает клетки мозга. Но мать успокаивалась, а достать невроксан было проще, чем морфин, и стоил он дешевле. Сергей покупал плоские белые коробки с уложенными в пазы ампулами у того врача со «скорой». Тот каждый раз напоминал о дозировке – половина ампулы, Сергей, два с половиной кубика. Целая, пять – много, передоз. Говорил это так часто, что Сергею в его словах стал слышаться намек.

***

Дома играл Бетховен. Никита и Глаша сидели на сером пушистом ковре, покрывавшем комнату от стены до стены. Глаша трогала клавиши ноутбука, читала новости, Никита рисовал. Перед ним было десять тюбиков с краской, но пользовал он четыре – зеленую, голубую, черную и красную. На рисунке полосы цветов находили друг на друга, размывая края в грязь.

– Привет, боец! – Сергей опустился на корточки и взъерошил сыну волосы, потом на четвереньках подобрался к Глаше, поцеловал.

– Руки мыл?

– Не успел. Что пишут?

– Уроды какие-то церковь взорвали.

– Какую?

– Николая Чудотворца, на Пассажирской. Оставили пакет перед образами, служка открыл.

– Скинхеды?

– Не знают пока.

– Сколько трупов?

– Три.

– Ну, это еще по-божески.

В эту церковь они собирались на Крещение. После трехчасовой очереди в царицынскую в прошлом году Сергей слег с простудой, а в эту народу ходило меньше.

Глаша пошла греть ужин. Она выглядела моложе своих тридцати двух – гибкая, с маленькой грудью, узкой талией, выдающимися лопатками и короткой стрижкой. Маленький нос капризно вздернут, пухлая верхняя губа приподнята, в больших глазах – доверчивый испуг, будто хочет что-то спросить и боится.