Исход - стр. 18
Вновь перехватываю ходовую палку, опираюсь на другой локоть. Ветер с грустью гладит меня по голове. Ещё немного постою и продолжу путь. Видение. Да. Я же размышлял о видении, которое посетило меня у крестьян, у которых я гостил. Мне чудилось, что крестьянская дочка шла среди мягкого, едва ощутимого пуха, который стелился по краям широкой дороги. А внизу мир бушевал. Не могу явно сказать, что там было внизу, ибо таких видений ранее не видывал. Зато слыхивал, как зрячие описывают ад. Описывают так, будто сами там бывали. То, что было под дорогой, очень походило на молву видящих. Но те, кто шли по дороге, будто не замечали того, что делалось под ними. Я тогда не удержался и рассказал крестьянской дочке о своём видении. Она долго молчала, а потом поведала о своих снах. По секрету, боялась, что другие её за ведьму примут. По её голосу я понял, что она напугана очень. Она говорила, что во снах часто видит явления странные: города из стекла и картины. Она мне рассказала, что такое картины, и что их пишут художники. Правда, я так и не смог себе этого представить. Она шептала, что во сне видела себя в стеклянном городе, охваченным огнём. «Я в ад попаду, да, дедушка?» – спрашивала она тихо, едва плача. Я гладил её по мягким волосам и говорил, что нет. Говорил, что огонь не всегда означает ад. Истинный смысл огня – очищение.
Очищение, да. Порой задумывался я, что миру очищение очень надобно. С каждым годом запахи становятся всё более смрадными, голоса – более громкими. Придёт век, когда грянет такой шум, что отдельного голоса не различить будет. И в тот век придёт очищение. Очищение огнём, ведь омовение водой Потопа не смогло смыть грязь мирскую. Спасибо Господи за то, что к тому веку меня уже не будет. Буду я в Твоём чертоге. А уж в Аду, или в Раю – решать Тебе. На всё Твоя воля.
Зимовал я как-то в студёной северной деревне, вокруг которой шумели сосны. Я пришёл в деревню ещё летом, но даже тёплую порою воздух того селения был особенно свеж. Эта чистота мне пришлась по нраву, и я остановился там. В той деревне была церква, батюшка которой приютил меня и разрешил мести пол. Прихожане удивлялись, как я могу мести пол при таком недуге? Спрашивали меня, кто работу такую поручил. Да никто не поручал мне работы, я сам её спросил. Я ведь слышу всё: слышу пол, над ним воздуху легче; слышу свечи, как они потрескивают, как они говорят, и в этом голосе – все молитвы людские; слышу прихожан, их поступь и их шёпот, а более – их думы. И слушание моё видением становится.
В то время я ещё ходил босым, дабы чувствовать лучше. Нынче могу я чуять и сквозь подошву своих ходоков, но тогда я моложе намного был и не так чувствителен. Звали меня либо Босым либо Слепым, думали не слышу я. Но я не обижаюсь на них, они ведь не ведали о том, что видеть я могу иначе.