Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945 - стр. 16
Павел Аристархович выполнил данное им в прошлый раз обещание – принес мне две книжки Бунина. Одна – роман «Жизнь Арсеньева», другая – мемуары под странным названием «Окаянные дни». Первую я отдала Мише, сама же принялась читать вторую – меня заинтересовало, как ведет дневниковые записи «большой русский писатель» (так называет Бунина Павел Аристархович). И… разочаровалась вконец. Ну почему этот желчный и явно недобрый человек воспринимается эмигрантами (так, по крайней мере, характеризует его П. А.) как великий страдалец с мятущейся от разлуки с Родиной душой? Да, на мой взгляд, этот высокомерный сноб не любит никого и ничего – ни Россию, ни русский народ. Как он отзывается о людях, в особенности о «низшей касте», так называемой «черни»! Ведь почти через строку мелькают такие «перлы», как «быдло», «гнусь», «мразь», «рвань,» или приводятся такие «яркие» образы, как «…тупые хари, жрущие, чавкающие семечки…».
Ну ладно, я согласна: барственный Бунин не принял революцию. Революция обидела его. Но почему же, по какому праву он позволяет себе очернять походя вся и всех? С какой же издевкой и ненавистью характеризует он тех, кого мы всегда считали своей национальной гордостью. К примеру, Маяковский (Маяковский!!) показан у него как развязный хам и наглец, льстец и низкопоклонник, а Максим Горький – тот и вообще представлен как последний дурак и юродивый… Нет, на мой взгляд, не Россию любит «большой русский писатель» Бунин, а только себя в ореоле изгнанника и страдальца… Словом, после чтения этих мемуаров у меня появилось такое чувство, будто и я оказалась с головы до ног обляпана грязью, и возникло желание немедленно хорошенько почиститься. Надо будет высказать эти свои мысли Павлу Аристарховичу, поспорить с ним.
И еще одна новость, на сегодня – последняя. Вчера Ольга из «Шалмана» благополучно разрешилась сыном. Забежавший к нам после работы Ваня-Черный, усмешливо поглядывая на Леонида, сообщил, что хлопчик родился здоровый, «крепкий, як дубок, але дюже шумливый, бо усю ничь не давал жинкам спати…».
Я думала, что наш новоявленный папаша тут же – ну, не тут же, так вскоре – отправится в «Шалман», но он, притихший, какой-то пришибленный, весь день сегодня проторчал дома. К вечеру мама не выдержала: «Что же ты, Леня, не сходишь, не навестишь Ольгу – ведь она наверняка ждет».
На это Лешка, густо покраснев, стрельнув в меня исподлобья неприязненным взглядом, недовольно буркнул, что, мол, успеется – не горит, и что он вообще не понимает, почему все считают, что он должен немедленно бежать туда… У меня просто нет слов.